Николай Гейнце - Тайна любви
Кавалер Фанни вздумал ее поцеловать, но она резко осадила его.
Он несколько опешил, но утешился тем, что в таком обществе он нашел женщину, которая умела себя держать, и не бросилась на шею с первого раза.
— Вы у меня ночуете? — спросила Стефания Егоровна.
— Если я вас не стесняю… — отвечала Фанни Викторовна, взглядом указывая на дремавшего на кресле амфитрона.
— Нисколько… Я его выпровожу…
………………..
Неделю спустя после этого вечера Фанни Викторовна Геркулесова была уже обладательницей квартиры на Кирочной улице, убранной с известным пошлым шиком.
Как бы в отместку за то, что она когда-то ела руками, теперь она не хотела есть иначе, как на серебре, она не забыла потребовать самую дорогую мебель, бронзу, громадные зеркала в золоченых рамах, словом заставляла себя окружить показной роскошью.
Молодой и действительно глупый богач не жаловался на издержки, он был счастлив, когда его содержанка производила фурор на набережной своими великолепными и бросающимися в глаза туалетами, и он слышал, как про него говорили:
— Он положительно разоряется.
Мысль, что он способен проесть свое состояние, восхищала его.
Фанни Викторовну возмущала его глупость.
Когда он приводил целую толпу таких же, как он шалопаев, расчесанных, раздушенных и распомаженных, и они, растянувшись на диванах, важно, с идиотским восторгом обсуждали статьи лошадей, она бешено ломала себе руки.
Правда, случалось, он приводил к ней людей серьезных, но такие были всегда навеселе.
Они брали ее за подбородок и таинственно шептали:
— Вы, конечно, знаете, милочка, что завтра биржа будет решительная, до сих пор все колебалось, благодаря неустойчивости брянских…
— О я ничего не знаю… И смотря на вас, на богатых людей, я прихожу к убеждению, что создана любить оборванцев…
Ее содержатель нашел, что она дурно воспитана, но приписал эту выходку лишнему бокалу шампанского.
Фанни также упрекнула себя в глупости и с тех пор не произносила ни слова.
Ее содержатель был ей противен с первого же дня знакомства.
Обыкновенно он являлся часа в два с сигарой в зубах.
Он болтал о лошади, которую рассчитывал пустить на бег, о проигрыше в клубе, о какой-нибудь городской совсем для нее не интересной сплетни.
Она молчала, ожидала хоть какой-нибудь ласки или нежного внимания, в котором не отказывает женщине даже самый отъявленный негодяй.
Она так и не дождалась от него никаких выражений симпатии, не говоря уже о любви.
Невольно, почти с ненавистью смотрела на него Фанни Викторовна, сравнивая его со Свирским.
Какая разница была между этими двумя людьми.
Сколько в том было нежности, предупредительности в мелочах. Иногда они с вечера были оба не в духе, но тотчас все незаметно исчезало, и царила любовь, всецело поглощавшая их существа.
Эти незабвенные воспоминания порой так сильно овладевали ею, что она с бешенством отталкивала от себя своего властелина и, скрипя зубами, кричала, чтобы он убирался вон, что она устала и хочет спать.
Ненависть ее к нему возрастала прогрессивно.
Она с трудом удерживалась от дикого желания задушить собственными руками этого идиота или же, по крайней мере, избить его так, как она бивала Аристархова.
Она до такой степени тяготилась этим человеком, что у нее пропала даже охота разорять его.
Она по целым дням лежала на диване, курила папиросу за папиросой и пила ликеры и коньяк, к которым пристрастилась.
Убитая и опечаленная, она не жила, а прозябала.
Это уединение, это отсутствие общества, хотя бы ей подобных, эта сонливость должна была окончиться так же плачевно, как это было некогда у Свирского.
Она пила все более и более, и когда алкоголь затуманивал ее бедную голову, ей представлялась квартирка Леонида Михайловича.
Этот человек, которого она когда-то так терзала, мстил ей теперь, вызывая воспоминания о его неизмеримой доброте.
Фанни Викторовна пила, чтобы забыться, чтобы навек изгладить из памяти милый образ, но, наконец, ее желудок не выдержал — она заболела воспалением брюшины.
Она должна была прекратить это безумство, когда после нескольких недель, проведенных в постели, окруженная если не лучшими, то самыми дорогими докторами, она выздоровела.
Однажды вечером, страдающая сильнее, чем когда-либо, раздраженная, нервная, она проворно оделась, вышла из дому, села на первого попавшегося ей извозчика и поехала к своему бывшему возлюбленному.
Она это сделала как-то машинально, бессознательно.
Свежий воздух привел ее в себя.
Было десять часов вечера, она было уже хотела крикнуть вознице ехать назад.
— В самом деле, она, должно быть, сошла с ума, — думалось ей, — если она решилась ехать к Леониду.
— Да еще живет ли он там, дома ли, а самое ужасное было то, если она встретит там другую?
— Да и как он ее примет?
Если бы она вернулась к нему на другой день их встречи у Аристархова, нет сомнения, что он не только не оскорбил бы ее, но в конце концов принял бы ее с распростертыми объятиями.
Теперь, конечно, его бешенство прошло, гнев утих, но если вместе с тем изгладилось и всякое чувство к ней.
Ведь он просто-напросто может попросить ее уйти.
Молодая девушка еще колебалась, когда извозчик, проехав Пушкинскую, выехал на Коломенскую улицу.
Фанни Викторовна махнула рукой, указала извозчику ворота, где остановиться, расплатилась и быстро вышла, как бы не давая себе времени опомниться, взошла на лестницу и, задыхаясь, позвонила у его дверей.
Раздавшийся звонок, слышанный с лестницы, заставил ее вздрогнуть.
Несколько минут ожидания показались ей целой вечностью.
Наконец за дверью раздались торопливые шаги. Она узнала в них каким-то чутьем шаги Леонида и вся как-то съежилась.
Она даже схватилась рукою за косяк двери, чтобы не упасть.
Дверь отворилась, и Леонид Михайлович Свирский очутился лицом к лицу с Фанни Викторовной Геркулесовой.
X. Разогретое чувство
Леонид Михайлович смущенный глядел на свою неожиданную гостью.
— Как? Это ты? — невольно вырвалось у него.
— Да, знаешь, я ехала мимо, хотела узнать о твоем здоровье… Ты здоров?
— Да, но…
Она зажала ему рот рукой и торопливо заговорила, после того как он машинально запер дверь, а она сбросила свою тальму.
— Молчи, молчи, не будем говорить о прошлом. Я не для этого приехала к тебе. Поговорим лучше о другом… Много ли ты работаешь?.. Нашел ли место? Веселишься ли?
