Виктория Холт - В тени граната
Эта мысль привела его в восторг. Побыть днем один часок пастухом!
И такой уж был у него характер — у него, кто ревнивее других относился к своему рангу и достоинству,— что когда он посетовал, что ему придется побыть пастухом, он уже верил, что таково его желание.
Среди женщин он увидел ее — свою деревенскую девушку. Она грациозно сидела на лошади; и в глазах у нее было ожидание. Я оказываю ей огромную честь, уверял себя Генрих. Я найду ей приличную партию. Это должен быть уступчивый супруг, который будет счастлив таким образом услужить своему королю.
Генрих грубо схватил ее в свои объятия, начал целовать, потом его поцелуи стали более искусными, ибо он научился всему этому во Фландрии, и он овладел ею. Она немного поплакала — от страха и радости. Ее переполняло изумление, что на нее обратил внимание этот великий король. Ее скромность показалась ему очаровательной; он знал, что научит ее искусству страсти, и поразился тому, какие кладези нежности она в нем открыла.
Ему хотелось понежиться в этой беседке; но даже король не может всегда делать то, что пожелает, сказал он.
Генрих поцеловал свою Бесси. Он найдет способ прийти в ее покои в ту же ночь, обещал он. Это будет нелегко, но это нужно сделать. Он будет любить ее вечно, он будет лелеять ее. Ей нечего бояться, так как ее судьбой займется король и она увидит, как он о ней позаботится.
— Ничего не бойся, моя Бесси,— сказал он, проводя губами по мочке ее уха.— Я здесь... я твой король... люблю тебя навсегда.
* * *В последующие недели Генрих был блаженно счастливым мальчишкой. В беседке прошло много встреч; кроме Катарины при дворе не осталось никого, кто бы не знал о романе короля с Элизабет Блаунт. От нее ухитрялись все скрывать, ибо, как сказала Мария де Салинас, ныне леди Виллоубай, в один из своих приходов, это только причинит королеве страдания, да и что она может с этим поделать?
Итак, в течение этих недель Катарина наслаждалась обществом более нежного Генриха; она говорила себе, что его внимательность к ней означает, что он мужает, что он вернулся из Фландрии не беспечным мальчиком, что он научился быть предупредительным.
Он стал более нежным любовником и часто говорил:
— Ну, Кейт, ты выглядишь усталой. Хорошенько отдохни сегодня ночью. Я не буду тебя беспокоить.
Казалось, он даже забыл о своем отчаянном желании иметь детей. Катарина была рада отдыху. Последний выкидыш, а также то, что она все свои силы отдала шотландскому конфликту, изнурили ее больше, чем что-либо раньше.
В один из дней король, казалось, был в редком тихом настроении, и она заметила, что у него больше обычного сияют глаза и пылают щеки.
Она сидела за шитьем с фрейлинами, когда он вошел к ней и тяжело опустился рядом с ней на стул. Леди встали, присели в реверансе, но он махнул им рукой, и они остались возле своих стульев. Он больше не взглянул на них, и это странно, потому что среди них было несколько очень хорошеньких девушек, и Катарина помнила, как в прошлом его взгляд невольно обращался к той, что обладала такой красотой.
— Ты вышиваешь очаровательную картину,— сказал он, указывая на гобелен, но Катарина не поверила, что он его видит.
После небольшой паузы Генрих проговорил:
— Сэр Гилберт Тейбуа просит руки одной из твоих девушек, Кейт. Кажется, он хороший малый, и семья Маунтджой, полагаю, рада такой партии.
— Ты, должно быть, имеешь в виду Элизабет Блаунт,— сказала Катарина.
— А, да...— Генрих поерзал на стуле.— Так зовут эту девушку.
— Разве Ваше Величество ее не помнит? — простодушно спросила Катарина.— Я припоминаю тот случай, когда Маунтджой привел ее ко мне, а вы зашли и застали нас. Она пела одну из ваших песен.
— Да, да, прекрасный голос.
— Она очаровательная, скромная девушка,— сказала Катарина,— и если ваша воля выдать ее за Тейбуа, уверена, мы все будем рады. В конце концов она почти достигла брачного возраста, и я полагаю, прекрасно, когда выходят замуж молодыми.
— Так быть по сему,— сказал Генрих. Катарина озабоченно поглядела на него.
— Ваше Величество хорошо себя чувствует? Генрих приложил руку ко лбу.
— Странное дело... Кейт, когда я встал сегодня утром, у меня немного закружилась голова. У меня никогда не было такого ощущения.
Катарина быстро поднялась и положила руку ему на лоб.
— Генрих,— пронзительно вскричала она,— у тебя лихорадка.
Он не возражал и продолжал неподвижно сидеть.
— Немедленно ступайте в покои короля,— приказала Катарина женщинам, все еще стоящим возле своих стульев.— Скажите любому из королевских камергеров... любому слуге, кого найдете, чтобы немедленно пришли сюда. Король должен лечь в постель и нужно вызвать врачей.
* * *По дворцу распространились новости.
— У короля сильный жар.
У его постели собрались врачи, у них был серьезный вид. Казалось невероятным, чтобы этот здоровый, полный жизни молодой король мог заболеть.
Никому не была известна причина его болезни, знали только то, что у него, несомненно, сильный жар. Некоторые утверждали, что это оспа, другие — какая-то форма сифилиса, распространенная в Европе.
Катарина осталась в его опочивальне и сидела возле постели день и ночь; она отказывалась уйти, даже когда фрейлины сказали ей, что она сама заболеет, если так не сделает.
Но Катарина не желала слушать. Она должна сама менять холодные компрессы, которые регулярно клала на его горячий лоб, должна сама отвечать на его бессвязные вопросы.
Было ясно, что он бредит. Казалось, он не уверен, где находится — при дворе в Лилле или в какой-то беседке в лесу. Очевидно, подумала Катарина, это какое-то место, где он бывал во время поездки на континенте. Она терпеливо просиживала возле его постели, успокаивая, присматривая за тем, чем его кормят, готовя специальные оздоровительные настойки, совещаясь с его врачами и выгоняя всех других из комнаты больного. Менее чем через неделю великолепное здоровье Генриха взяло верх над болезнью, он смог сесть и замечать, что происходит вокруг.
— Да, Кейт, ты хорошая мне жена,— сказал он.— Не таким уж несчастливым оказался тот день, когда я сказал, что женюсь на дочери испанского короля, несмотря на то, что все они старались удержать меня от этого.
Это и было ей наградой. Но сидя возле его постели и улыбаясь, она не знала, что он думает, какая она старая и бледная, какой у нее болезненный и заурядный вид. Причина была в том, что он сравнивал ее с другой, которую не осмеливался просить привести к его ложу больного, но которая, тем не менее, постоянно царила в его мыслях.
