Дженни Браун - Под счастливой звездой
Как он вообще мог захотеть делать такое? Темперанс напряглась.
Он остановился и приподнял голову. Его синие глаза встретились с ее глазами, и в них читалась какая-то озорная радость. Ему это тоже доставляет удовольствие. Она откинулась на спину и отдалась восторгу ощущений, а это был воистину восторг.
Его язык творил чудо, тонкое и изысканное. Он касался ее самых интимных уголков, заставляя ее желать еще больше. Низкий рокот удовольствия завибрировал у него в горле, и каждая клеточка ее тела наполнилась желанием. Она открылась ему, не зная, чего хочет.
Но он знал.
Его палец скользнул в глубины ее жаждущего лона, массируя, прижимаясь к какой-то глубокой точке внутри, доводя ее до безумия. При этом он не прекращал ласкать ее языком, раздувая желание в пламенную страсть.
Он стал ее томлением, ее жаждой. Он больше не был отдельным существом, он знал, что нужно ее телу, сводя с ума по мере того, как ее страсть возносилась все выше и выше до тех пор, пока она едва не обезумела.
А он все не останавливался. Его язык прижался сильнее к центру ее желания, то скользя, то погружаясь короткими толчками, твердый, как мужская плоть, которую он заставил ее так жаждать, но более деликатный, более неумолимый и более искусный. Она вскрикнула, хватая ртом воздух, постанывая, горячо шепча его имя, когда обжигающие волны освобождения прокатились телу, поднимая на гребень. Большего наслаждения ей просто невозможно было вынести. Она обмякла, позволив себе плыть по этим волнам волшебства, которые он сотворил с ней.
Когда наконец она пришла в себя, он сидел на коленях, глядя на нее с неподдельной радостью. Она никогда раньше не видела такого выражения на лице мужчины и не могла его понять. Все, что он сделал, было для нее и только для нее. Он сам не получил удовольствия. Он даже не снял с себя одежду.
— Как ты можешь быть так счастлив, когда я не дала тебе ничего? — прошептала она.
— Ты дала мне все.
— Нет, — возразила она. — Ты подарил мне свою доброту и нежность, но мне нужна и твоя неистовость. — Она взяла его руку и поднесла к своему женскому естеству, все еще влажному от желания. — Не могу ничего поделать со своей порочной натурой, но я должна получить все, на что ты способен — не только твою нежность, но и твою неукротимость. Не сдерживайся. Мне нужно больше, мне нужно все, что в тебе есть.
На лице его отразилось изумление. Он снял с себя одежду, на этот раз быстро, не так, как прошлой ночью, и бросил ее на пол. Она любовалась им, его натренированным, закаленным в боях телом. Было видно, как он хочет ее.
Она легла на спину, готовая к натиску, который, она знала, должен был последовать, но даже сейчас он удивил ее. Он не ворвался в нее, как в тот раз, а сел с ней рядом, гордо выставив свою возбужденную плоть, и большим пальцем стал поглаживать ее пробуждающийся бутон, вначале нежно, потом настойчивее. Желание вновь овладело ею. Она и не думала, что почувствует его после такого блаженного завершения.
Она наклонилась и прильнула губами к его плоти, обводя ее языком, чуть-чуть задержавшись на самом кончике. У него был вкус семени, такой солоноватый и первобытный. Но он отстранился от ее ищущих губ. Ему нужно слишком много, чтобы соединиться с ней.
Он сдвинулся назад, вновь расположился у нее между ног и вошел в нее, прикрыв глаза и дрожа от удовольствия, когда погрузился в манящие глубины.
Его таз ритмично приподнимался и опускался. Она раскрылась для него, изумляясь тому, какую восхитительную наполненность ощущает. Его плоть разрасталась и опадала внутри нее, пробуждая в ней страсть, не уступающую его неистовому пылу.
Темп ускорился, стал настойчивее. В его глазах светилось нечто такое, чего она никогда не видела раньше — радость и ликование. Она приподнимала таз, побуждая его быть еще жестче, еще напористее. Их тела исполняли прекрасный танец любви, а души пели. Время исчезло, когда она растворилась в нем, пока он не обмяк на ней, выдохшийся и обессиленный, но счастливый. У нее потекли слезы.
— Почему ты плачешь? — Голос его был хриплым. — Я сделал тебе больно?
— О нет, что ты. — Говорить было трудно. Не сразу, но все же ей удалось прошептать: — Я плачу, потому что дал мне понять, что любишь меня.
— Да, — отозвался он. — Навсегда.
Он лег рядом с ней, так близко, что все еще мог ощущать, как бьется сердце у нее в груди. Ему тоже хотелось плакать.
Она взяла все, что он хотел ей дать. Она достаточно сильна, чтобы соответствовать ему. Чтобы выдержать и приветствовать это.
Без гнева, без жестокости. Она хочет брать то, что он жаждет ей дать. Они — две половинки одного целого. Сердце переполняла радость, о которой он даже не смел мечтать. Долгие годы его одиночества закончились.
Только одно беспокоило его, и наконец после довольно продолжительного уютного молчания он спросил:
— Почему ты назвала себя порочной, — спросил он, — когда твое желание не уступало моему? Кто внушил тебе, что это порок?
— Я всегда знала это, потому что ношу клеймо.
— Какое?
Она села и показал на свое бедро.
— Вот какое. Смотри. Это раздвоенное копыто, знак сатаны. Я родилась с ним.
Он наклонился, чтобы разглядеть получше. Это было маленькое темное родимое пятно, выделявшееся на фоне ее бледной кожи. Возможно, человек суеверный истолковал бы его форму таким образом.
— Мачеха всегда говорила, что я вырасту грешницей, потому что заклеймена этим от рождения.
— Твоя мачеха очень глупая женщина.
— Но отец верил ей. И Рэндалл говорил, что это знак дьявола, который делает меня ненасытной.
— Ублюдок ошибался. Я заявляю это с полной ответственностью.
Она вспыхнула:
— Но я хочу так много.
— Ты хочешь того, что доставляет мне удовольствие, и я с радостью дарю его тебе. Ни одна женщина никогда не оказывалась достаточно сильной, чтобы принять от меня все, что я могу дать. Это не грех, Тем, просто твоя страсть так же сильна, как и моя. И это чудо. Это знак того, что мы рождены любить друг друга.
Глава 16
Лишь на следующее утро Трев набрался смелости перейти к одному важному вопросу, который препятствовал их полному счастью.
— Поскольку тебе только восемнадцать, — сказал он, — я должен получить согласие твоего отца на наш брак. Поэтому я прошу тебя дать мне его адрес.
Ее лицо помрачнело.
— Он может отказать тебе.
— С чего бы?
— Он может подумать, что ты нацелился на мое приданое.
— А оно у тебя есть?
— Было бы, если б я не сбежала из дому. Но я не хотела ни пенса из тех денег, которые он получает, эксплуатируя рабочих на своих фабриках.
