Лаура Гурк - Надежда на счастье
Минуту спустя Конор улегся с ней рядом, и матрас тотчас же осел под его тяжестью. Опершись на локоть, он какое-то время разглядывал ее, потом, протянув руку, коснулся ее лица. Вновь закрыв глаза, Оливия почувствовала, как кончики его пальцев поглаживают ее щеки, подбородок, шею. Затем он принялся ласкать ее груди. Когда же его рука стала спускаться все ниже, у Оливии перехватило дыхание. Внезапно пальцы Конора коснулись ее лона, и из горла Оливии вырвался крик, а по всему телу словно прокатилась горячая волна. Ошеломленная такой интимностью, она подумала, что должна отстранить его руку, сказать ему, чтобы он прекратил, – но ей не удалось произнести ни слова. А в следующее мгновение Оливия уже забыла обо всем на свете. Вцепившись пальцами в простыни, она громко стонала, стараясь двигаться в такт его движениям.
– Конор, о Конор… – всхлипнула она.
– Вот так, дорогая, – бормотал он, – вот так…
Оливия чувствовала, как в ней растет напряжение, и ей казалось, что по телу ее раз за разом прокатываются горячие, обжигающие волны, от которых тотчас же распространяются чудесные ощущения, прежде ей неведомые. Все ее тело трепетало от этих ощущений, и чудилось, что оно вот-вот вспыхнет ярким пламенем.
В какой-то момент Конор вдруг убрал руку, а затем она почувствовала, как он улегся на нее, придавив к матрасу всей своей тяжестью. И тотчас же исчезли все те чудесные ощущения, которые она совсем недавно испытывала. Прошло еще несколько секунд – и ее словно холодной водой окатили. Она считала, что готова к этому, но оказалось – нет. Тело ее пронзила резкая боль, и Оливия закусила губу, чтобы не заплакать. Но Конор, казалось, все понял. Он тотчас же замер и прошептал:
– Потерпи, mhurni,[17] это скоро пройдет. – Его голос звучал напряженно – словно ему тоже было больно. – Ты как, в порядке?
– Думаю, да, – ответила Оливия. Почувствовав, что боль начала проходить, она попыталась пошевелить бедрами.
– Нет-нет, Оливия, – прошептал он ей в ухо, – пока не шевелись. Полежи немного спокойно.
Она сделала глубокий вдох. Теперь ей казалось, что боль уже совсем прошла, однако странные ощущения были довольно неприятными.
Немного помедлив, Оливия снова шевельнула бедрами, и почти в тот же миг Конор опять начал двигаться – сначала медленно, а затем все быстрее. Вскоре Оливия началах этому привыкать, и в какой-то момент она вдруг поняла, что ощущения стали довольно приятными. Но тут Конор внезапно содрогнулся, хрипло вскрикнул и, сделав последний толчок, затих.
– Neamh,[18] – пробормотал он через несколько секунд. – Neamh – вот ты кто, Оливия.
Она не поняла ирландское слово, но, услышав свое имя и уловив нежность в его голосе, сообразила: Neamh – это, должно быть, что-то ласковое. Оливия обняла его и постаралась прижаться к нему покрепче. Одной рукой она поглаживала его широкую спину, а другой проводила по волосам. Она чувствовала, как напряжение покидает его тело, чувствовала, что все больше расслабляется.
Внезапно Конор перекатился на бок вместе с ней, прижимая ее к себе. Прошла еще минута-другая, и Оливия, услышав его дыхание, поняла, что он заснул. Она потянулась за простыней, лежавшей в ногах кровати, и накрыла ею себя и Конора. Потом погасила лампу и постаралась устроиться поудобнее в его объятиях.
«Теперь я – падшая женщина», – говорила она себе, однако не испытывала ни сожаления, ни стыда, – напротив, чувствовала всепоглощающую радость, внезапно появившуюся и расцветавшую в ней, как прекрасный цветок. И сейчас ей ничего не хотелось – только лежать вот так рядом с Конором, лежать как можно дольше.
«Я люблю его, – подумала Оливия, закрывая глаза и прижимаясь щекой к его груди. – Да, люблю, – повторяла она, слушая биение его сердца. – А он – пусть только в эту ночь – любит меня».
Проснувшись, Конор почувствовал чудесный аромат. Не приторный запах дешевых духов, исходящий от случайной любовницы, а соблазнительный запах Оливии.
Ночью она перевернулась и теперь лежала, прижавшись спиной к его груди. Открыв глаза, он приподнялся и заглянул ей в лицо. Она действительно была на редкость красива – длинные ресницы, изящный носик, чуть приоткрытые губы и чудесные локоны, разметавшиеся по подушке. Конор подумал о прошедшей ночи и тотчас же вспомнил все – и вкус ее губ, и ее прикосновения, и ее страстные стоны, воспламенявшие его, как спичка воспламеняет порох. Ему хотелось бы засыпать рядом с Оливией каждую ночь. Да, каждую ночь, потому что рядом с ней он спал спокойно, и его не мучили кошмары – словно она изгоняла демонов, врывавшихся в его сновидения. Более того, рядом с ней он чувствовал себя почти счастливым, чего прежде с ним никогда не случалось. Ему хотелось бы остаться с ней, потому что она вызволила его из ада.
«Но ведь я решил уйти. Твердо решил», – сказал себе Конор.
Отодвинувшись от Оливии, он лег на спину и уставился в потолок. Он мог бы уехать прямо сейчас, пока она спит. Встать и уйти. Так было проще всего. Именно так он поступал много раз.
К тому же он обещал ей остаться только до сбора урожая, а урожай уже собран. Следовательно, у него нет причины оставаться с ней дольше.
Но он не шевельнулся.
Он не мог уйти сейчас, не мог допустить, чтобы она одна проделала весь обратный путь. Он был нужен ей, чтобы править вторым фургоном. Кроме того, женщине опасно путешествовать одной. Он должен остаться с ней, пока она не вернется домой, на свою ферму, к своим девочкам, туда, где ей место. А потом он уедет.
Выбравшись из постели, Конор надел нижнее белье и брюки, потом пошел в другой конец комнаты за своей рубашкой. Он решил, что все-таки проводит Оливию домой, но почему-то этот обратный путь казался ему самым длинным в его жизни.
Оливия медленно просыпалась. Широко зевнув, она закинула руки за голову и, потянувшись, поморщилась от боли в мышцах. Она чувствовала себя ужасно уставшей, как будто слишком долго ехала верхом на лошади. Но вместе с тем ей казалось, что она давно уже не просыпалась с таким же ощущением, как сейчас, – счастья.
«Ты – падшая женщина», – напомнила себе Оливия, стараясь почувствовать стыд. Однако стыда она не испытывала. Воспоминания о прошедшей ночи вызывали у нее улыбку.
Открыв, наконец, глаза, она увидела, что Конор уже встал и оделся. Сидя в кресле в другом конце комнаты, он наблюдал за ней. А рядом с креслом на полу стоял ее саквояж.
Взгляд Конора взволновал ее и взбудоражил, заставил почувствовать себя женщиной.
– Доброе утро, – сказала она, откинув с глаз волосы и приподнимаясь.
– Доброе утро, – ответил он, и Оливия тотчас же почувствовала: ощущение счастья исчезло.
