Кристофер Гортнер - Последняя королева
– Что ж, может, обсудим ваш союз с Францией?
Я замерла в кресле. Филипп поднял взгляд, держа у рта нож с насаженным на него куском перепелки.
– Что?
– Французскую помолвку. – У отца на скулах проступили желваки. – Вы же не думаете, что мы заставили вас и мою дочь проделать такой путь лишь затем, чтобы отдать Испанию Валуа? Помолвку следует отменить, – невозмутимо добавил он. – Луи Французский только и ждет, чтобы поживиться нашими владениями в Италии. Этот союз подрывает к нам доверие и не позволяет провозгласить вас нашими наследниками.
Мать не двигалась с места, не сводя взгляда с Филиппа.
– А я, – холодно ответил мой муж, – проделал такой путь не затем, чтобы мне диктовали условия. Как я вам уже говорил, этот союз мне на пользу. Как эрцгерцог Фландрии, я не откажусь от данного слова.
– Но вам придется – как будущему королю-консорту Испании, – вмешалась мать, и лицо отца помрачнело. – Фернандо неоднократно пытался за эти недели намекнуть вам, что вашего союза с нашим врагом никто не потерпит. Кортесы не пожалуют вам титул, если вы не поступите по-нашему. Что касается меня, я никогда не вверю мой трон тому, кто не понимает разницы между нами и той нацией лживых волков.
Филипп со звоном бросил нож на блюдо и злобно взглянул на меня.
– Безансон был прав, – прошипел он. – Вы меня еще не знаете! – Он вскочил, опрокинув кресло. – Никогда тому не бывать, – сказал он матери. – Я Габсбург и должен исполнять свой долг. Я не ваша марионетка, мадам, и не намерен отдавать власть моей жене. У вас нет никаких полномочий вести переговоры. Если поступите по-моему – может, я и подумаю о том, чтобы пересмотреть условия моего союза с королем Луи. А пока что все остается как было.
Он вышел, оставив нас сидеть за столом. Паж с графином в руках застыл как вкопанный. Жареный каплун, которого я ела, обжигал желудок. Я начала что-то говорить, просто чтобы заполнить жуткую тишину. Мать, побелев, осела в кресле, и к ней бросилась фрейлина. Побледневший отец повернулся к ней. Она кивнула, прижав руку к груди, затем с помощью фрейлины встала и вышла из зала с таким видом, будто вокруг нее рушилась крыша. На меня она даже не посмотрела.
Зато отец буквально пронзил меня взглядом.
– Dios mio, – прошептала я, – что случилось?
– Твой муж – осел, недостойный даже носить ярмо, не говоря уже о коронах, которые мы с матерью защищали всю нашу жизнь. Но он прав. У нас нет полномочий вести переговоры. Не сейчас. – У него перехватило горло. – На днях мы получили страшное известие. Пытались сохранить его в тайне, надеясь, что сможем достучаться до рассудка твоего мужа. Похоже, он все-таки об этом узнал, вероятно через курьеров, которых ежедневно посылает к нему проклятый Безансон.
Он замолчал, сжав лежавшую на столе руку в кулак. Я встала:
– Папа, что случилось? Скажи, прошу тебя.
– Принц Артур Тюдор умер.
Сперва я не поняла, о чем он говорит, а затем у меня вырвался судорожный вздох.
– Муж Каталины?
– Да. Мы лишились союза с Англией. Твоя сестра – вдова. Теперь мы должны объявить при дворе траур и молиться, чтобы удалось хоть что-то спасти из этого кошмара.
Я ошеломленно молчала, глядя, как дергается его левый глаз, и у меня подступил комок к горлу.
– Это ведь не все. Ты не все мне сказал.
– Да, – невесело усмехнулся отец. – Похоже, Филипп Фламандский больше не желает титула принца-консорта Испании. Он говорит, что мы должны поменять очередь на престол так, чтобы после нашей смерти он стал королем. Твой муж, Хуана, хочет завладеть твоим троном.
* * *Вернувшись в наши покои, я обнаружила Филиппа в одной рубашке. Разорванный камзол валялся на полу. Увидев выражение моего лица, он осушил кубок и направился прямо к буфету. Схватив графин, он вновь наполнил кубок вином и сделал глоток, но тут же отшвырнул кубок, разбрызгивая вино изо рта.
– Уксус! Чистый уксус! Во имя Христа, в этой преисподней даже вино прокисает! – Он подошел к окну и рывком распахнул его. – И жара просто невыносимая. – Он развернулся ко мне. – В полночь такой же зной, как и в полдень.
– Ничего удивительного – начинается лето. – Я встретилась с ним взглядом, потом закрыла дверь. – Когда ты собирался мне все рассказать? Или не собирался вообще?
– Лучше не начинай. – Филипп зловеще прищурился. – Хватит с меня и того, что твердили испанцы. Каждый проклятый час на охоте, каждый час по пути назад, каждую минуту – все одно и то же. «Вы должны отречься от союза с Францией», – издевательски проговорил он. – «Испания никогда этого не позволит». Будь проклят твой отец и будь проклята Испания! Я уже сыт по горло, как и Безансон. Пора твоим родителям понять, что я не какой-то глупый мальчишка, которым можно вертеть как угодно!
– Мне плевать на Безансона, – заявила я. – Прошло несколько недель, но ты ничего мне не сказал. Я предупреждала, что французской помолвке никто здесь не обрадуется, но ты не слушал. В итоге ты умудрился поругаться с моими родителями, когда они охвачены горем…
– А они когда-нибудь бывают не охвачены горем? – язвительно рассмеялся Филипп. – Похоже, смерть обожает их общество. – Он начал загибать пальцы. – Так, смотрим: сперва первый муж твоей сестры Исабель ломает себе шею, упав с лошади. Затем умирает твой брат после короткого союза с моей сестрой, а за ним Исабель, ее маленький сын, а теперь муж твоей сестры Каталины. Такое чувство, будто союз с домом Трастамара несет гибель любому.
Я в гневе шагнула к нему:
– Тебе столь безразлична моя семья, что ты смеешь насмехаться?
– Я говорю правду. Мы, Габсбурги, предпочитаем не прятаться за ложным благочестием и сдержанностью.
– Это ты говоришь правду? – недоверчиво переспросила я. – Ты вместе с Безансоном замышлял за моей спиной помолвку моего сына и все это время преднамеренно меня обманывал. Ты потребовал от моих родителей объявить тебя наследником престола, хотя прекрасно знаешь, что это не в их власти и их кортесы никогда такого не позволят. Если это и есть честность Габсбургов – молю Бога, чтобы Он избавил нас от их вероломства.
Филипп замер, губы его дрогнули. Я сама не ожидала, что выскажу ему такое, но поняла, что нисколько не сожалею о своих словах. Я тоже была сыта по горло. Неужели он думал, будто я останусь в стороне, пока он глумится над моими родителями, превращая нашу жизнь в кошмар?
– Вероломство? – бросил он. – Это как раз то, что замышляешь ты вместе с их католическими величествами! Все разговоры о том, будто мы приехали получить полномочия от их кортесов, – ложь. Твоя мать вовсе не собирается объявлять тебя наследницей, а тем более позволять тебе править после ее смерти. Ей нужен принц, из которого она могла бы вылепить что угодно. И потому она откладывает наделение нас титулами, безнадежно полагая, что нам наконец надоест и мы пошлем за нашим сыном.
