Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь
Федор резко мотнул головой. Не думать об этом! Не думать! Главное, что Риты никакая беда, привычная для человека советского и смертельная для иноземных русских, не коснулась. И ей не за что было возненавидеть друга, которому она до сих пор благодарна за спасение если не жизни своей, то красоты. Вот за это Федору нужно было бы класть земные поклоны перед иконами. Да вот беда – неверующий он. И ни одной иконы в его доме нет. А в церковь ходить – живо с партбилетом распростишься, то есть все равно что жизни конец, да ладно жизни – конец работе, которая была основным счастьем для Федора Лаврова. Да, работа – главное, что у него есть. С семьей у него не заладилось, чего и следовало ожидать. Нельзя жениться, если любишь другую женщину. Конечно, для его жены, как и для него, главное – работа, но так можно говорить теперь, через десять лет унылого брака, а в глубине-то души она, конечно, хотела бы жить иначе. Но иначе не получилось, с таким-то мужем…
Федор взглянул на часы и присвистнул. Все, больше ждать нельзя. Он не выполнил первое поручение той, из-за кого его семейная жизнь не заладилась, но хотя бы второе надо не прозевать и выполнить!
И в ту самую минуту, как он повернул ключ в замке зажигания, готовясь уехать, дверь госпитальной проходной распахнулась и на крыльцо вышла высокая, стройная женщина в темно-синем платье с белым воротничком, с русыми волосами, уложенными в тяжелый узел. Среди русых прядей отчетливо мелькало серебро, и Федор подумал, что десять лет назад у Ольги Аксаковой, наверное, были такие же сияющие, роскошные кудри, как у Риты, ну а через десять лет Ритины волосы пронижутся точно такими же серебряными нитями, как у Ольги.
Единокровные сестры. Дочери одного отца. Их матери – сестры двоюродные. Неудивительно, что Ольга и Рита похожи! Вот только цвет глаз…
– Ольга Дмитриевна! – выбрался он из машины. – Ольга Дмитриевна, здравствуйте, можно вас на минутку?
Ольга смотрела удивленно. Они были знакомы еще до войны, когда Федор – начинающий, молодой, но подающий надежды хирург – работал тут же, в госпитале. Ольга была тогда санитаркой. Потом, когда он вернулся из своих «хождений по мукам», она уже стала классной операционной сестрой. Но вместе они больше не работали: в госпиталь Федор не вернулся, хотя и очень хотел. Человеку с лагерем за плечами нельзя было работать в режимном учреждении, военном госпитале. Хоть и реабилитировали его, и наградили за подвиги ратные, а все равно…
Ну и ладно, сейчас речь не о том.
– Сколько лет, Федор Федорович! – приветливо улыбалась Ольга.
– И, соответственно, сколько зим! – улыбнулся Федор, раздосадованный, что время так поджимает и в разговоре придется брать быка за рога, хотя тема настолько деликатная, что к ней следовало бы подступать с подходами и подходцами… Но ни минуты лишней на реверансы нет. И он бухнул напрямик, с военной лихостью и прямотой: – Я, собственно, вас ждал, Ольга Дмитриевна. У меня до вас дело есть – особого свойства.
Легкая тень мелькнула в глазах Ольги – прекрасных светло-карих глазах, совсем не похожих на глаза Риты, – но улыбка не сошла с губ:
– В самом деле? Ну так я вас слушаю.
– Вы домой сейчас?
– Нет, мне в Дом связи нужно, поздравительную телеграмму отправить подруге в Казань. Она раньше в нашем госпитале работала, потом замуж вышла и уехала. Я, главное, совсем забыла, что у нее день рождения. Если сегодня срочную отправлю, она через три часа дойдет, успею с поздравлением. Так что вы говорите скорей, что хотите сказать, да я побегу.
– Так ведь и мне в Дом связи, и тоже срочно, – обрадовался Федор. – Давайте я вас отвезу, а по пути и поговорим. Садитесь, прошу.
Он открыл дверцу, и Ольга села.
До Дома связи по Краснофлотской тут было минут пять-семь езды, поэтому Федор свернул на улицу Урицкого (к слову сказать, как раз около того двухэтажного дома, в подъезде которого когда-то, давным-давно, когда улица звалась еще Сергиевской, безудержно рыдала на ступеньках Сашенька Русанова, только что сделавшая предложение руки и сердца Игорю Вознесенскому и получившая категорический отказ!), а потом на Малую Ямскую – этот объезд удлинял путь на пару минут. И сразу приступил к делу:
– Ольга Дмитриевна, ко мне приехала одна знакомая, из Парижа.
Молчание.
Федор покосился на Ольгу. Любая нормальная женщина при упоминании о Париже что-нибудь этакое сказала бы: «ого» или – «ах», или – «ничего себе», или – «да что вы говорите…». Ольга же сидела молча, глядя вперед, только руки чуть крепче стиснули ремешок сумки.
– Так, вижу, Александра Константиновна рассказывала вам, что Рита пыталась с ней заговорить.
– Ах вот как ее зовут, – усмехнулась Ольга. – Мама никак не могла вспомнить имени. Говорила, что она по фамилии Ле Буа, но кем, собственно, она нам приходится и как ее зовут – не вспомнила.
– Да, имя ее Рита, – повторил Федор и тяжело вздохнул.
Дальше надо было врать, а врать не хотелось. Но Рита двадцать раз повторила, чтобы он ни под каким видом, ни за что не открывал ее истинного положения в семье Ле Буа и родства с Аксаковыми. Причину она не называла. Федору все это было непонятно и неприятно, но, если Рита просила, он считал своим долгом повиноваться.
– Она… она дальняя родственница Алекса Ле Буа, который ее усыновил, – начал плести Федор. – Рита из семьи русских эмигрантов. Она выросла в доме Ле Буа, считает себя обязанной им, а потому, когда Комитет бывших участников Сопротивления направил именно ее, чтобы вручить мне награду в честь двадцатилетия Победы, она очень обрадовалась, что может побывать в городе, который так много значил для семьи Ле Буа и где живут родственники Алекса и Эвелины.
– А что, знаменитая Эвелина еще жива? – изумленно спросила Ольга.
– Ваша родная бабушка? – уточнил Федор. – Да, она жива.
– Смешно, – сказала Ольга. – Мне пятьдесят, я сама могу бабушкой стать, стоит только Георгию жениться, а оказывается, у меня собственная бабушка есть. И еще смешней, что у моей мамы – бабушки моих детей, собственная мама жива. Просто не верится!
– Эвелину я видел двадцать лет назад, она выглядела удивительно молодо, несмотря на свои шестьдесят с лишним, а уж сейчас ей далеко за восемьдесят, и все же, судя по фотографиям, которые привезла Рита, она еще хоть куда.
– Парижанка! – усмехнулась Ольга. – Могу себе представить, какая там косметика, какие кремы. Интересно, там все душатся «Шанелью» или есть и другие духи?
– Вот в чем я ничего не понимаю, так это в духах, – засмеялся Федор. – Хотя, если я ничего не путаю, Рита привезла какие-то подарки для вашей семьи. Для вас, для Александры Константиновны, для детей ваших… Вроде бы духи там тоже есть.
