Жюльетта Бенцони - Мера любви
– Город наш, он сдался на милость монсеньора!
Вдруг неизвестно откуда раздался вопль:
– Не рано ли праздновать победу? Знаешь ли ты, сколько людей может укрыться в рыночных закоулках?
И сразу отовсюду полезли мужчины, женщины, старики и даже дети с палками, ножами, топорами, а некоторые даже с луками в руках. Они стекались на рыночную площадь со всех улочек и домов. Филипп понял, что ему не избежать сражения, и отдал лучникам приказ стрелять. Град стрел обрушился на толпу. Так случилось, что пострадали женщины и старики. С крыши упал ребенок, из окна выпала девушка…
Сам герцог, выхватив шпагу, пронзил горожанина, повисшего на шее его коня.
– Он отступает. Сейчас весь город обрушится на нас. Слышите?
Порывы ветра доносили громогласный звон набата.
– Надо открыть решетку, – крикнул Сен-Реми. – Монсеньора растерзают. А у нас даже нет оружия.
– Как же, – вздохнул Готье. – А ваше монашеское платье? Попробуйте обратиться к ним с речью.
Сен-Реми бросился к тем, кто охранял ворота, размахивая деревянным крестом, висевшим у него на шее.
– Братья мои! Не гневите Бога, удерживая вашего господина. Братья мои…
В ответ раздались улюлюканье и смех. Но он продолжал, уверенный в том, что его не тронут.
– Твой герцог, – крикнул кто-то, – мы живо отправим его к Всевышнему. Посмотри-ка, вон он бежит!
Действительно, группа сеньоров и солдат, окружающих герцога, хлынула назад к воротам, не прекращая сражаться. Через мгновение герцог окажется у решетки. Сен-Реми прыгнул на одного из тех, кого он только что пытался вразумить, вырвал у него топор и принялся размахивать им. Наблюдавший за ним Готье схватил молоток и пришел ему на выручку. Прижавшись к стене, Катрин в ужасе смотрела на струящуюся кровь и убитых горожан. Беранже бесстрашно прикрывал ее своим телом, решив умереть за свою хозяйку, как полагается настоящему пажу.
Образовалась настоящая свалка. Вдруг какой-то мужчина бросился навстречу обезумевшей толпе.
– Я вас умоляю! Подумайте о том, что вы делаете! Вас накажет Бог, а месть Бургундии сотрет наш город с лица земли!
Это был ван де Валь. В разорванной в клочья одежде, с окровавленной щекой, он пытался избежать самого страшного – убийства Филиппа. Но никто не хотел его слушать.
Сен-Реми и Готье удалось размотать цепь.
Готье попытался поднять огромную железную решетку.
– Они закрыли цепь на замок, – крикнул он, – и лебедка не двигается.
– Надо сбить замок.
– Поторопитесь! – крикнул Сен-Реми, по-прежнему орудующий топором. – Нас сейчас разорвут на куски.
Герцог с горсткой уцелевших приближенных прижались к решетке, пытаясь отразить натиск огромной ревущей толпы. А за воротами бургундские солдаты стреляли в разместившихся на городских стенах горожан.
Вдруг рядом с Готье оказался бургомистр. Он притащил за собой рабочего, вооруженного огромными щипцами.
– Разбей замок! – приказал он.
Мужчина, явно испуганный, колебался:
– Если я послушаюсь, меня уничтожат!
– В противном случае ты умрешь сейчас же! – прошипел Сен-Реми, приставив к его горлу кинжал, который он взял у убитого солдата.
Рабочий повиновался. С помощью Готье и Беранже ему удалось сбить замок. Сразу же под торжествующие вопли пикардийцев поднялась решетка.
Они бросились на выручку герцогу и его людям. Пикардийцы двинулись было дальше, но окрик принца остановил их.
– Назад! Надо смириться, мы не можем сражаться со стотысячной толпой безумцев.
Он схватил Катрин, поднял ее и посадил сзади на коня. Войско расступилось, и, пришпорив коня, он выехал из города по подъемному мосту.
Но, немного отъехав, он остановил коня, обернулся и дал волю своему гневу:
– Проклятый город, ты во второй раз вынуждаешь меня спасаться бегством. На этот раз я тебя не прощу! Когда я вернусь, а это случится скоро, ты не дождешься от меня пощады![2]
Обезумев от ярости, он быстро поскакал по направлению к Розлеру, унося с собой Катрин. Она судорожно рыдала, обняв его за плечи. За их спиной слышались торжествующие крики жителей Брюгге.
По приезде в замок де Розлер герцог бросился в свою комнату, увлекая за собой Катрин. Он запретил кому-либо беспокоить его, что бы ни произошло.
Он метался по комнате, заложив руки за спину, сгорая от стыда и бешенства. Продрогшая, Катрин подошла к зажженному камину, спокойно выслушивая его ругательства. Она никогда не видела его таким и на минуту испугалась, не сошел ли он с ума.
Когда, подойдя к огню, он опустился на скамью, она робко начала:
– Монсеньор! Вы пережили страшный день! Ваше сердце и гордость кровоточат! Но вы не должны поддаваться отчаянию. Вы великий принц…
Он подскочил словно ужаленный:
– Великий принц, изгнанный из своих владений лавочниками и развратниками! Великий принц, оставивший своих людей на милость мятежников! Знаешь ли ты, чего стоил мне этот день? По меньшей мере двести пленных, погибших – без числа, среди которых один из моих лучших капитанов. Знаешь ли ты, что Жан Виллье де л'Иль Адан пал у часовни Сен-Жюльен от руки кузнеца? Л'Иль Адан, рыцарь Золотого Руна, убит бродягой! А ты говоришь, что я великий принц. Если бы я действительно им был, я бы собрал огромную армию и завтра же напал на этот проклятый город, разорив его, потопив в крови, стерев с лица земли! Но нужны месяцы, чтобы собрать армию для одной осады! Эти негодяи знают. Этот город насмехается надо мной, над великим герцогом Запада!
Он внезапно замолчал и разразился рыданиями. Катрин никогда не видела мужчину, который бы так плакал, даже его, легкого на слезы. Он мог плакать по заказу и возвел слезы в дипломатическое оружие. Но на этот раз это был не спектакль. Слезы, прерываемые резкими всхлипами, лились ручьем. Напуганная подобным проявлением чувств, Катрин отошла к окну и выглянула на улицу. За окном стояла глухая ночь и шел затяжной дождь. Молодая женщина решила, что надо дать Филиппу выплакаться, так как слезы снимают горечь с души. Если бы только она могла уйти, чтобы пощадить гордость поверженного принца. Он может не простить ей, что она стала свидетелем его отчаяния.
Постепенно рыдания стали реже и стихли. Лишь потрескивание огня нарушало установившуюся тишину. Раздался охрипший голос Филиппа:
– Где ты? Иди ко мне.
Она нехотя покинула свое убежище.
– Я здесь, монсеньор.
– Я думал, что ты покинула меня! Подойди ближе, ближе…
Он поднялся сам, подбежал к ней и обнял ее, спрятав на ее груди мокрое от слез лицо.
– Я хочу забыться, Катрин, ты должна мне помочь…
Он жадно целовал ее шею, щеки, лицо, не замечая, что она оставалась бесчувственной и холодной к его ласкам.
