Отравители и убийцы. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Став баронессой де Фонтенак, молодая дама с большой радостью оставила скромный парижский домик отца-прокурора и переселилась в великолепный особняк в Сен-Жермене, поближе не только к королевскому дворцу, но и к королевскому двору, поскольку молодой король предпочитал жить именно там: мятежи Фронды[5] навсегда отвратили его от Парижа.
Только после того, как кардинал Мазарини[6] умер, Людовик XIV почувствовал себя совершенно свободным и начал царствовать. А царствовать он желал в окружении пышной роскоши. Он женился, взяв в жены испанскую принцессу Марию-Терезию, и проводил время в бесконечной череде праздников. Людовик обожал всевозможные игры, охоту, балы, женщин и, конечно же, любовь, не говоря о танцах, цветах и чудесных парках. Своего брата, которого по придворному этикету называли Месье и который носил титул герцога Орлеанского, он женил на очаровательной Генриетте Английской[7] и считал, что Лувр, Тюильри и даже Пале-Рояль слишком мрачны для юных красавиц. Зимой он жил со своим двором в Сен-Жермене, а летом переезжал в Фонтенбло. В один прекрасный день Людовик отдал под суд своего министра финансов Фуке за ту немыслимую роскошь, какой тот окружил себя и какая королю и не снилась. Тогда же король приказал возвести в Версале сказочный дворец вместо скромного охотничьего павильона, построенного его отцом. Что касается страсти Людовика к женщинам, то она могла сравниться разве что с его страстью к еде: он поглощал такое количество деликатесов, что врачи всерьез опасались за его здоровье. Король всегда был увлечен какой-нибудь красавицей, что не мешало ему срывать то один милый цветочек, то другой, в изобилии окружавшие его, где бы он ни появлялся. Мадам де Фонтенак однажды сыграла роль такого цветочка, и, проведя с Людовиком ночь любви, года три ждала, что пламя страсти вновь вспыхнет в королевском сердце. Увы, этого не случилось, но эта единственная ночь стала священной тайной молодой женщины и вконец испортила ей характер, сделав невыносимой для окружающих. Первой жертвой, естественно, стал ее супруг: Мария-Жанна считала, что господин де Фонтенак непременно должен сделать блестящую карьеру — стать маршалом Франции или, на худой конец, наместником какой-нибудь провинции. Ее несказанно удручало и раздражало, что он сам совершенно был лишен подобных амбиций, вполне довольствуясь своим положением. Ожидая королевской милости, она не раз изменяла своему супругу, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы муж внезапно не подхватил инфлюэнцу и не скончался совершенно неожиданно в расцвете сил. Мария-Жанна осталась вдовой, но, желая полной свободы, вскоре постаралась избавиться и от дочери, отправив ее из родного дома в монастырь, что окончательно рассорило ее с золовкой, мадам де Брекур.
Та же считала себя вправе не поддерживать отношений с Марией-Жанной. Причин для этого у нее было достаточно, и среди них была одна, которая казалась ей даже серьезнее плохого обращения с Шарлоттой. Мадам де Брекур не могла избавиться от ощущения, что невестка слишком уж торопилась похоронить мужа... Скончался же он ровно три месяца спустя после весьма трагического события, которое потрясло всех — богатых и бедных, стариков и детей, простых горожан и знать.
16 июля 1676 года на Гревской площади была обезглавлена молодая красивая женщина, принадлежащая к самому высшему парижскому обществу, — маркиза де Бренвилье. Ее приговорили к смертной казни после того, как было совершенно точно доказано, что она отравила своего отца, братьев и начала уже добавлять яд своему супругу и одной из сестер. Жертвами ее стали не только ближайшие родственники, но и несколько больных из парижской больницы для бедных. Испытывая свое зелье, она под видом благотворительности приносила им отравленные сладости. И вот жарким летним днем она была гильотинирована при огромном стечении народа — толпа напирала на ограждения, люди собирались на крышах, гроздьями висели на фонарях, скопились у окон, на чердаках, словом, всюду, откуда можно было хоть что-то увидеть. Клер де Брекур не могла не присутствовать при подобном событии и надеялась хоть краем глаза увидеть казнь с моста Нотр-Дам. Зажатая толпой, она совершенно случайно оказалась рядом со своими двумя приятельницами — мадам д'Эскар и мадам де Севинье[8], известной своим умением не только вести светские беседы, но и блестящим эпистолярным даром. И вот что мадам де Севинье написала на следующий день своей дочери, мадам де Гриньян: «Наконец-то свершилось: развеян даже прах Бренвилье. После казни ее жалкое тельце сожгли на костре, и ветер развеял пепел, вынудив нас им дышать. Видно, нам всем передалась какая-то отрава, потому что мы все, к несказанному своему удивлению, почувствовали себя в какой-то мере отравительницами...»
Эти слова оказались пророческими. Несколько месяцев спустя записка без подписи, оставленная в исповедальне иезуитов на улице Сент-Антуан, оповестила о заговоре, целью которого было отравление короля. В то же самое время священники, принимавшие исповеди в соборе Нотр-Дам-де-Пари, приходили в ужас от того, что все чаще мужчины и женщины, — чьих имен они, само собой разумеется, не знали, — каялись в том, что избавились от неугодной им особы при помощи ядовитых солей или трав, которые один раздобыл у колдуньи, другой — у гадалки, третий — у повивальной бабки, у провидицы, у попа-расстриги, у целителя или шарлатана, которых в Париже было пруд пруди. Огромное количество парижан умирало скоропостижной смертью, и поэтому совсем не трудно было заподозрить, что Юбер де Фонтенак тоже стал жертвой отравления, что позволило супруге завладеть его состоянием. Клер де Брекур заподозрила именно это.
Своими подозрениями она поделилась с другом своего покойного мужа, Николя де ла Рейни, занимавшим должность главы королевской полиции. По ее мнению, она могла поделиться своими подозрениями только с ним, поскольку он имел возможность превратить подозрения в уверенность. Но он не стал торопиться с выводами и посоветовал госпоже де Брекур набраться терпения.
— Имя вашей невестки ни разу не было упомянуто теми, кого мы допрашивали, и у меня нет никаких оснований для того, чтобы ее подозревать. Между тем я полагаю, что в ближайшее время мы будем вынуждены задержать множество опасных лиц, и если вдруг случится, что кто-то назовет вашу родственницу, я займусь ею лично и немедленно извещу вас об этом. А сейчас постарайтесь отвлечься от своих мыслей. К тому же вы даже не представляете себе, сколько у меня работы. Доносы и разоблачения сыплются
