Мачехина дочка - Оксана Зиентек

— Лили — родная дочь господина барона. Ее покойная матушка оставила ей хорошее состояние, а ты должна научиться очень многому, если хочешь составить хорошую партию. Ты же понимаешь, благородные господа не забудут твоего происхождения, а господин барон должен обеспечивать не только твое приданое?

— Спасибо, мама. — У меня внутри что-то словно оборвалось от таких слов — Так мило с твоей стороны напомнить мне, что я отбираю кусок хлеба у твоей дочери. Похоже, раньше я зря обижалась на тетю Агнесс. Кстати, о тете. Ты знаешь, бабушка, оказывается, много раз писала тебе. Ты получала ее письма?

— Письма? Эти записки с постоянными требованиями денег? Получала.

— Мама! Как ты можешь так говорить!? Я бы поверила, что тетя Ирмгард, или даже дядя Виллем, если тетка насядет. Но бабушка — не верю.

— Ладно, пойдем ко мне в кабинет и поговорим спокойно. — Мама дернула шнур звонка вызывая няню.

Я с сожалением посмотрела на малышку Лиззи, с ней сегодня мне так и не удалось поиграть. Сестренка же, увлеченная своими игрушками, даже не заметила, что мы с мамой собирались уходить.

В кабинете мама села в свое любимое кресло у камина и кивнула мне на соседнее. Хотя на дворе стояло раннее лето, этот уголок все равно оставался самым уютным в комнате.

— Итак, Агата, насколько я понимаю, теперь они взялись за тебя. Иначе, с чего бы такой внезапно проснувшийся интерес.

На минуту мне стало стыдно, действительно, за эти несколько лет я уже сама могла бы неоднократно написать бабушке. Хельге, Хильде или тетки, если честно, такого желания не вызывали, но о бабушке могла бы и сама вспомнить.

— Я получила письмо от Хельге. Ты знаешь, она теперь замужем за Якобом из соседнего поместья, у нее уже двое девочек… – мама прервала мой поток слов нетерпеливым движением руки.

— И при чем тут твоя бабушка? — Бабушка живет теперь у Хельге и Якоба, потому что тетка Агнесс выгнала ее из дома, ну, или сделала все, чтобы выгнать.

— И? Какая роль предлагается в этом тебе? Повлиять на господина барона, чтобы выделил бабушке пенсию? Или сразу — девчонкам Хельге — приданное?

— Мама! Хельге написала, что бабушка забеспокоилась, потому что подумала, раз ты не отвечаешь на письма, значит, с тобой что-то случилось. — Я решила умолчать про просьбу Хельге. Почему-то, не хотелось обсуждать это сейчас, потому что я понимала, в этот раз они обе: и мама, и Хельге — по-своему правы.

— Ну да, ну да… Агата, девочка, все то время, что я работала компаньонкой, я получала от своей семьи ровно по одному письму в год. И там писалось только о том, что ты жива, здорова, съела за год столько-то припасов и опять выросла изо всей одежки. Неужели ты не понимаешь, что теперь, когда мы стали жить хорошо, мы стали очень любимыми родственниками для всех, кому раньше только мешали? Знаешь, о чем писала мне твоя бабушка?

— Кроме того, что спрашивала о тебе и обо мне?

— Да, кроме того.

— И о чем же?

— О плохих урожаях. О грабительских расценках местного доктора. О плохом приплоде скота… В общем, как все плохо. А также постоянно спрашивала, не примем ли мы у себя хотя бы одну из твоих кузин, чтобы у девочки было будущее. Какое будущее могло быть у девочки в приживалках без манер, гардероба и приданного — об этом твоя дорогая бабушка не задумывалась. Очевидно, об этом предлагается позаботиться мне… Ты понимаешь, я надеюсь, что стоит только дать слабину, и наши родственники не оставят нас в покое. И хочу напомнить тебе, что мы живем здесь отнюдь не на свои деньги. Неужели ты думаешь, что я целыми днями развлекаюсь?

— Я думала, тебе нравится учиться.

— Нравится. А еще меня в мой первый год в свете только ленивый не пнул за отсутствие манер и необразованность, за происхождение и отсутствие скорого наследника… Господин барон приложил массу усилий и задействовал все свои связи, чтобы меня, в конце концов, приняли. И я поклялась себе, что мы никогда больше не причиним ему таких неудобств.

— А почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Не хотела пугать. Тебе ведь тоже вскоре предстоит выйти в свет.

Я не нашлась, что ответить. Пугать меня она не хотела. Проще было заставить меня поверить, что я ей мешаю. И вообще, она что, думает, что непуганую меня в свете лучше примут? Мама прервала мои раздумья:

— Иди, Агата, займись чем-нибудь полезным. И не забивай себе голову всякими глупостями. Помни, что я тебе говорила.

Я молча кивнула и вышла. Глупостями… Бабушка писала про доктора. Интересно, он лечил деда или ей самой уже нужны его услуги? Впрочем, почему «уже», бабушке не так и мало лет… Хельге, вредная колючка Хельге, взяла бабушку в свой небольшой домик, и, наверное, не упрекает, как тетка Агнесс, что лишний рот лишает будущего ее дочерей. А ведь и правда, лишает. Если уж Хельге с радостью пишет о том, что они смогли позволить себе породистую овцу… Интересно, какой размер приданого в наших краях считается приличным? Во времена моего детства нас на свадьбы не брали. Так что я даже смутно вспомнить не могу ни самих свадеб, ни выноса приданого. Знаю только, что непременно должен быть шкаф. Большой шкаф с расписными, а лучше, резными дверями. Или даже с зеркалом. И в шкафу должно лежать приданое. Но сколько оно может стоить, я даже не представляю.

Дойдя до своей комнаты, я еще раз пересмотрела вещи. Что я могу, а, главное, имею право отдать? Серебряная брошка — годится. В конце концов, ее я купила за свои карманные деньги, а папа-барон много раз говорил, что я вольна тратить их так, как захочу. Новые ленты. Голубую, пожалуй, оставлю себе, а вот эту розовую, и вот эту белую можно подарить девочкам, пусть порадуются. Когда-то у нас на всех была