Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)
Уже озолотились верхушки гор, — мы узнаем берег; ветры закованы, поверхность воды — только ровное зеркало; гребцы налегли на весла, и мы вошли в гавань.
Прибыв в Варзимов, мы разлучились. Я простился с Люцилой, которая взяла с меня обещание вскоре к ней вернуться.
Продолжение.Я застал сегодня утром у Люцилы ее отдаленную родственницу, которую я уже давно не видал.
Она — молодая вдова, с черными волосами, большими голубыми глазами, орлиным носом, румяным маленьким ртом — в общем довольно красивой наружности. Она не говорит, что ищет мужа, но это угадывается само собою.
Не красавица, она, однако, очень может нравиться: у ней свободные, непринужденные, пленительные манеры и в известном роде еще более пленительный склад ума. Она — из знаменитой семьи Бажоских и слывет очень богатой.
Не твоя ли тут судьба?
Ленцицы, 15 мая 1769 г.
VII.
Софья Бажоская своей двоюродной сестре.
У меня пред глазами чета счастливых влюбленных. Облеченные мраком таинственности, они предаются в молчании наслаждению друг друга любить; они, по-видимому, не имеют другой заботы, как нравиться друг другу, и им, занятым таким образом, достаточно самих себя.
Ее-то ты знаешь: прелестная Люцила. Я сейчас опишу тебе ее возлюбленного.
Он — молодой человек, среднего роста, но самой соблазнительной в мере наружности. При смуглом, жгучем цвете лица у него большее, прекрасно очерченные, полные живости и нежности глаза, зарождающиеся усы, словно обрисованный любовью рот, совершенно черные волосы, изящная нога и нежная, белая, мягкая рука.
Густав (его имя) — воплощенная грация, но у него нет легкомысленного, резкого, вызывающего вида, как у стольких молодых людей, и он этим только больше мне нравится.
По природе он — живой и чувствительный, но у него мало склонности к любовным похождениям. Он не создан для того, чтобы искать случая у женщин; не знаю, способен ли он даже воспользоваться тем, который представится ему сам.
Он мне кажется таким наивным; я прозакладывала бы все на свете, что он собирал еще только самые первые цветы любви.
Он так увлечен своей Люцилой, что никого и ничего не видит. Со всякой другой женщиной ему, по-видимому, не по себе и очень скучно; но когда он со своей милой, глаза его блещут божеским огнем, рот влюбленно улыбается, на лице оживают все грации, он очарователен и непринужденно весел.
Я обхожусь с ним довольно свободно и часто шучу, но он не понимает коварства.
Ты скажешь, может быть, что я влюблена. Не знаю, — но я не люблю быть долго без него, вижу его с удовольствием и по временам ищу его общества. Но не красота нравится мне в нем, — его вид наивный и невинный новичка имеет в себе что-то, сильно задевающее меня, а его холодность в моей близи затрагивает мое тщеславие.
Как было бы сладостно, Розетта, тронуть его сердце, дать ему первый урок наслаждения!
Замок Камин, близь Варзимова, 20 мая 1769 г.
VIII.
Густав Сигизмунду.
В Сирад.
Всякий раз, как вижу Люцилу, я открываю в ней что-нибудь новое, чарующее.
Никогда не было девушки более внимательной ко всем; никогда никто более ее не опасался быть кому-либо неприятной, но также никогда никто не знал лучше ее искусства примерять свои пристрастие с благовидностью. Это искусство, которым занимаются преимущественно кокетки, Люцила знает, не изучая: я ошибаюсь — любовь научила ее ему.
Нужно сообщить тебе о небольшом происшествии, которое и вызвало эти размышления. Кроме того, в настоящее время я не могу ничего сделать лучше, как побеседовать с тобою, а ты с своей стороны, я думаю, — меня послушать.
Мы провели вечер с молодежью обоего пола на цветущих лугах Тарзенского старосты.
Люцила, ты знаешь, прекрасна и без прикрас и ни в чем не нуждается для увеличения блеска своих прелестей: однако она страстно любит цветы и носит их на себе почти всегда: это — ее перлы и рубины.
Знакомые с ее вкусом молодые люди принялись их собирать. Я последовал их примеру. Раньше других, самым обязательным образом, преподнес ей их молодой аристократ-француз. Люцила приняла. Подошли другие, один за другим, каждым со своим приношением. Она хотела было с извинением отказаться, потом сдалась на их настояние, но из всех этих цветов сделала один букет, который оставила в руке.
Пока эти франты к ней подходили, я следил за нею глазами. Она этого не заметила.
Пришла моя очередь. Я намеренно выбрал несколько жалких стеблей ландыша, которые и предложить ей с учтивыми словами:
— «Мне жаль, Люцила, что другие так предупредили меня».
Она взяла и, бросив на меня нежный взгляд, прикрепила их к своей груди. Сколько обязательных вещей говорил этот взор! Все заметили это отличие; некоторые даже заревновали.
— «Без сомнения, он именно пробудил ее чувствительность», — сказал тихим голосом самый задетый из них.
Я не захотел все же наслаждаться на их глазах своим триумфом. Я удалился и перестал глядеть на Люцилу, но конечно лишь за тем, чтобы пойти думать о ней в уединении.
Дорогой Панин! Ее прелести меня трогают, но ее обхождение очаровывает. Все, что она говорит, все, что она делает, полно грациозной простоты; и она так простодушна, что говорит не иначе, как языком сердца. Но в то же время какая изящная чуткость в поступках до самых мелочей! Она умеет придать цену, и какую! самым малым своим одолжениям.
Когда я слышу, как ее хвалят знающие ее хорошо, похвалы эти трогают меня еще более, чем если бы они были обращены ко мне, и я с трудом умеряю радость; но когда подумаю, что я сумел затронуть ее сердце, и что я — предмета ее целомудренного пламени, я не могу подавить моих восторгов.
Ленцицы, 30 мая 1769.
IX.
От того же к тому же.
В Сирад.
Я не ухаживал, по примеру стольких вздыхателей, за матерью, чтобы получить дочь. Я не знаю даже, избрала ли меня в глубине сердца графиня в супруги Люцилы. Но она видела, как зарождалась и развивалась перед ее глазами наша взаимная склонность. Никогда она не ставила препятствий и всегда обнаруживала по отношению ко мне много доброты.
Вначале я питал к ней род дружбы, которую питают обыкновенно дети к тем, кто их ласкает. Когда я вошел в разум, эта детская дружба обратилась в истинную привязанность, которую не изменит ничто.
