Пэррис Бондс - Хранительница Грез
Очень скоро прибыл экипаж Этьенна, чтобы отвезти бабушку и внучку к графу Карондолю.
Дом стоял посреди обширного парка, который под небольшим уклоном спускался к заливу с медленным течением и неторопливыми водоворотами. Оглядев великолепное поместье, Энни, усмехнувшись, заметила:
«Я полагала, что месье Карондоль — наш агент…»
— Граф Карондоль, — Нэн Ливингстон выпрямилась на сиденье экипажа, казалось, она испускает сияние. — Его семья потеряла свои земли во время Французской революции, но сохранила титул. Этьенн — лучший агент, иначе я бы его не наняла.
Две массивных дымовых трубы, сложенные из неотесанного камня, возвышались над усадьбой. Цветник перед домом, разбитый на французский манер, оранжерея, маленькие гроты и украшения на фасаде с пасторальными стенами привлекали внимание.
При более детальном рассматривании обнаружилось, что кое-где кое-что нужно подкрасить, а то и подремонтировать. Дом был слегка потрепан, но еще сохранял былое величие, изысканный буфет у входа свидетельствовал о ценности внутреннего убранства особняка.
Гостей встретил сам Этьенн. Дородный, несмотря на свои неполные тридцать. Его манеры были столь же церемонными и официальными, сколь консервативным выглядел его наряд: однобортный сюртук со стоячим воротничком, жилет и узкие брюки из темной шерсти. Этьенн поклонился и осмотрел своих гостей выразительными темно-карими глазами:
— Вы, должно быть, устали, mesdames?
— Oui, unpeu, mais je m'attends avec plaisir discuter des affairs de la societe, — спокойно ответила Нэн. У Этьенна брови полезли на чуть лысеющий лоб, создавая иллюзию быстрого отступления волос. — Вы очень хорошо говорите по-французски. А что касается лично меня, то я тоже рассчитываю обсудить дела компании.
Ностальгическая улыбка смягчила лицо старой женщины — Я изучала французский в молодости, мой дорогой друг, — она сцепила пальцы, затянутые в черные перчатки, — моя внучка, однако, не знает французского и, возможно, наш визит поможет ей в изучении языка.
Удобный случай и вправду вскоре предоставился в лице Этьенна, взявшего на себя роль гида и помощника. Французские фразы из его уст так и сыпались за каждой переменой блюд. Это продолжалось и в первый вечер, и в последующие четыре дня, когда женщины сопровождали графа в Сити, по пути в контору, расположенную восточное моста Тауэр, рядом с гаванью лондонских доков.
Употребление французского добавило неразберихи в обучение Энни. Этьенн терпеливо и снисходительно тратил свое свободное время, объясняя все запутанные места и нюансы морской торговли.
— Я действую как торговый представитель, совершая различные закупки и отгрузку на суда, а также выполняю функции агента по продаже продукции моих клиентов, Estce vous comprenez?
Он наклонился над Энни, и его руки оперлись на массивный полированный стол, за которым сидела девушка. Огромная книга лежала раскрытой у нее перед глазами: Энни пыталась разобраться в сути сделок, часто записывала что-то в блокнот или просто делала пометки для памяти. Она ощущала неловкость от его опасной близости: Этьенн находился так близко, что, оглянувшись на него через плечо, Энни заметила перхоть на темном сюртуке. Этьенн смотрел на нее сверху, — Что-нибудь не так? — спросила она.
— Non, non, mademoiselle. Глядя на Вас, я только изумляюсь. Я полагал, что только ваша бабушка — единственное в своем роде явление, теперь же вижу ее повторение в Вас.
— Во мне? — она не знала, принимать ли это замечание за комплимент или нет.
Во многом она восхищалась своей бабушкой, благоговея перед ней. Но использовать людей для достижения своих корыстных целей, даже если действовать в интересах используемого… Энни не могла представить себя настолько безжалостной, чтобы манипулировать людьми, как Нэн.
— Нельзя ли пояснить, как вы приобрели связи в различных городах за границей? — с деловой интонацией спросила она. — Какими критериями вы пользуетесь, определяя стоимость товаров? Переписываетесь ли вы с…
Этьенн поднял руки вверх, и улыбка искривила уголок его рта:
— Не так быстро, мадемуазель… Большинство моих сделок по сути своей крайне просты и вершатся в кафе.
Энни улыбнулась — это выглядело как отражение его протестующей гримасы:
— Я тоже кое-чему училась, мсье Карондоль. Например, мне хорошо известен принцип «простота хуже воровства».
— Этьенн, sil-vous-plait, давайте присоединимся к бабушке?
Нэн инспектировала американские товары в складе, который находился под конторой. Она встретила их в вестибюле, промокая носовым платком испарину, проступившую на напудренном лице.
— Превосходную систему вы создали, Этьенн. Не удивляюсь, что вы так удачливы. Пусть англичане пьют чай, а я предпочитаю вино.
— Мы с вами одного поля ягода, мадам. Могу ли я предложить вам и вашей внучке сегодня вечером составить мне компанию на приеме в честь бельгийского посла? Вина будут только самые лучшие и, вероятно, мы неплохо проведем время.
Вечер был в самом разгаре, когда они прибыли на прием. Стол был уже давно накрыт, и Этьенн сопроводил спутниц в отдельную столовую.
Однако в целом атмосфера вечера показалась угнетающей. Энни попыталась сесть как можно пристойнее и придать подолу своей юбки подобающее положение. Все это время она вежливо поддерживала светский разговор, тогда как единственным ее желанием было бежать из этой переполненной людьми комнаты. Бежать из Англии, вернуться к необъятным просторам Австралии!
Постепенно гости под воздействием винных паров расслабились. Формальные отношения между французским графом и австралийской женщиной-магнатом вскоре стали более непринужденными. Энни краем уха уловила, как Этьенн приглушенным голосом сказал:
— Женщина вашего положения должна быть представлена ко двору.
Нэн отпила глоток вина из бокала:
— Я бы предпочла посетить один из спектаклей Друри Театра, — на короткое время ее взгляд устремился вдаль, — однажды я видела пьесу «Она снизошла до Победы» Голдсмита, и в тот вечер в театре присутствовал сам король.
— О, но люди в наши дни испытывают больше уважения к трону. Быть представленным королеве Виктории — это случай, который нельзя упустить. У королевы мужской ум, но женское сердце.
Впервые за вечер Энни встряла в разговор:
— У нее ум и сердце великого человека. Этьенн и бабушка недоуменно уставились на нее. Этьенн кивком выразил свое согласие и, чуть погодя, добавил:
«Никто не может диктовать королеве.» — Цитата, в большей степени относящаяся к королеве, но, казалось, этим он Энни сделал намек. Как выговор за вмешательство» или дань уважения?
Когда гостям объявили о продолжении вечера в бальном зале, Этьенн спросил: «Мадемуазель, вы танцуете?» — Энни застыла. Конечно же, она брала уроки танцев, но никогда не танцевала на людях. В детстве Энни была неуклюжей и долговязой. Частые воспоминания об этом делали ее и без того скованные движения еще более неловкими.
