Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны
— Ты подарил мне прекрасное происхождение, отец, и за это я всегда буду благодарить и благословлять тебя.
— Ну, — ответил он, беспокойно заерзав на стуле, — может быть, здесь, на севере, взросление было несколько тяжелым, но я надеюсь, что все, чему ты научилась, окажется для тебя полезным. Ты стала сильной, красивой молодой женщиной, и я горд тем, что у меня такая дочь.
От такой неожиданной похвалы в горле встал комок. Отец возложил руки на мою голову в знак благословения, а отведя их, бесцеремонно потрепал меня по волосам, будто я была одной из его собак.
— Полагаю, пришло время отправляться… ты же понимаешь, нельзя заставлять людей ждать.
На внутреннем дворе было полно прислуги и деревенских жителей, не меньше, чем людей Артура.
Я задержалась в сводчатом проходе, не в силах сделать шаг навстречу новой жизни. Казалось, вокруг меня переплелись прошлое и настоящее, словно меня отправляли в путь все люди, которых я когда-либо знала. Дух мамы ободряюще улыбался, и я быстро прочитала молитву, чтобы она оставалась со мной всюду, где бы я ни была.
Даже дух Нонни был здесь, укрывшись в теплом углу от ветра. Кормилица бабушки по линии матери и воспитательница мамы, Нонни привыкла говорить, что вырастила три поколения королев и не позволит мне обесчестить род грязной одеждой и волосами, похожими на стог сена! Я подумала, что бы сказала она об этой превратности судьбы; скорее всего, отнеслась бы к происходящему неодобрительно, потому что имела особое мнение обо всем, что относилось к Риму.
— Кумбрийцы ничего не должны империи, — весьма часто говорила она мне, — и им есть чем гордиться. — Легко было представить, как грустно трясла бы она головой, узнав, что ее последний птенчик готовится выйти замуж за романизированного короля с юга.
Меня дернули за рукав, и, бросив взгляд вниз, я увидела Кети, вглядывавшуюся в меня; когда она смотрела против солнца, ее сморщенное лицо кривилось.
— Я бы не отказалась поехать с тобой, девочка! — негромко воскликнула она, ее глаза озорно сверкнули. — Но боюсь, на этот раз тебе придется совершить путешествие за нас обеих. Просто помни, жизнь — везде удивительная штука, и только дурак жалуется на то, что ее нельзя изменить.
Я пристально посмотрела на Кети, думая о том, известно ли ей, насколько близка я была к бегству. Провидица и моя наставница в детстве, она, возможно, могла бы составить заклинание, чтобы освободить меня. Но я отбросила эту мысль, зная, что она откажется, — ведь Кети учила меня, что нить жизни разматывается сама по себе, и лучшее, что можно сделать, — приспособиться к ее ходу.
Кети сунула руку в передник и вытащила небольшой мешочек, раскачивавшийся на кожаном ремешке.
— Поскольку я не еду, то возьми-ка это с собой, — бодро сказала она. Я мельком увидела странный вышитый символ, выцветший и загадочный, и узнала талисман, который она обычно носила на шее.
— Он оберегал меня добрых три десятка лет, поэтому я вчера постирала и залатала его и вложила туда кусок омелы, чтобы он предохранял тебя от бесплодия.
Я молча стояла, не в силах подделаться под ее добродушный тон из-за слез, грозивших пролиться снова.
— Пора отправляться, моя девочка, — твердо добавила она, протягивая руку, чтобы засунуть амулет за шейный вырез моей туники. — Руфон не будет весь день стоять с твоей кобылой.
Наклонившись, я быстро обняла ее и, держась как можно прямее, прошла сквозь толпу моих людей туда, где в ожидании стоял главный конюх. Он приветствовал меня кривой ухмылкой.
Руфон, грубый, как необработанная шерсть, разрешал мне увязываться за ним всегда, сколько я себя помнила. Именно его крепкие руки подсадили меня на спину ломовой лошади для получения первых уроков верховой езды, когда я едва научилась ходить. Я по-прежнему ощущала аромат свежескошенного сена и острый запах лошадиного пота, так было всегда, когда мы важно возвращались с полей. А как интересно было в кожевенной мастерской, где он делал и чинил упряжь… Я вспомнила, как под руками исчезали кусочки сала, яростно втираемые мною в конскую сбрую, когда он учил меня обрабатывать упряжь.
— При лошадях нет места для ленивых рук, — обычно любил говорить он, заставляя меня разбирать обрывки кожи или начищать бронзовые шишечки на уздечке.
Сейчас человек, воплощавший собой все мое детство, присел, предлагая свое колено и руку, чтобы помочь мне вскарабкаться на лошадь.
— Нет причины, чтобы выглядеть такой удрученной, девочка, — прорычал он. — Отличный день для езды!
Он вел себя так учтиво и сдержанно, что можно было принять этот момент за триумфальный результат многолетней работы — будто он подсаживает меня в долгожданное будущее, а не навстречу угрюмому смирению. Усевшись в седло, я улыбнулась ему, пока он держал за узду лошадь, дожидаясь появления моего отца.
Одетый в королевский плащ, верхом на боевом коне, король Регеда выглядел не таким хилым, как во время завтрака. Все засуетились, люди расступились перед ним, а он серьезно кивнул и начал ритуал представления невесты тем, кому предстояло сопровождать ее в новый дом.
Я едва слышала его, вспоминая о словах, так поддержавших меня сегодня над крошками холодной лепешки. Наконец король сделал знак Руфону, и тот осторожно вывел вперед мою кобылу и вручил поводья посланцу Артура.
— Король Артур ставит всех в известность, — объявил Бедивер, — что принцессу Гвиневеру будут высоко ценить и хорошо о ней заботиться. — Затем он заверил людей, что Артур и впредь будет внимательно относиться к нуждам Регеда. Я сосредоточенно слушала, потому что где-то в подсознании зарождалась мысль о спасении. Возможно, мне немного повезет и боги вмешаются в это путешествие, как было с моей матерью.
Встрепенувшись, я поняла, что люди вокруг восторженно кричат, и мы начали наш путь, медленно выезжая из ворот крепости. Отец ехал впереди, его воины растянулись сзади. Люди Артура окружали меня и моих женщин, в арьергарде шли лошади с вещами.
Этот миг был полон величия; еще бы, король провожает дочь в свадебное путешествие! Крестьяне с радостными криками спускались по крутым тропам к озеру. Собаки, дети и гуси высыпали из крытых соломой хижин, лая, крича или гогоча соответственно.
Оборванная пастушка, загонявшая на луг коз, застыла, чтобы вглядеться в нас и бурно помахать на прощание. Ее подопечные рассыпались в разные стороны, испуганные резкими движениями, а может быть, просто довольные тем, что получили возможность спрыгнуть с высокого горного склона. Девочка с гримасой на лице стала карабкаться за ними. Несмотря на свою печаль, я улыбнулась зрелищу, захваченная яркой картиной изменчивости жизни.
