Патриция Мэтьюз - Мстительное сердце
Роберт шагнул к нему, дрожа от ярости.
– Я убью тебя за эти слова, Исайя.
– Ты никого не убить, ниггер.
Исайя выхватил нож, нож Мэри для разделки мяса, который зловеще блеснул в его руке.
«Он, наверное, давно спрятал его где-то на себе», – мелькнула мысль у Мэри, а потом она выкрикнула имя Роберта, потому что Исайя двинулся вперед, угрожающе покачиваясь.
Роберт стоял в небрежной позе, на изготовку, сжав кулаки. Внезапно оба они устремились друг к другу с быстротой дерущихся котов. Стены хибарки содрогнулись. Роберт своей огромной рукой обхватил руку негра с ножом. Мужчины боролись, натыкаясь на мебель, опрокидывая ее. Мэри стояла, вжавшись в стену, исполненная страха и тревоги за Роберта. Он был крупнее, чем Исайя, но Исайя – моложе и проворнее.
Все происходило в напряженном молчании. Вдруг Исайя ударил коленом в пах Роберту. Тот вскрикнул от боли, пальцы его, сжимавшие запястье Исайи, разжались.
С быстротой змеи Исайя вонзил нож в Роберта, потом еще и еще раз. Мэри видела, что он обагрился кровью…
Роберт начал оседать на пол. Он упал лицом вниз и замер.
Исайя стоял над ним в ожидании, хрипло дыша, с глазами дикими, как у затравленного зверя. Роберт не шевелился.
Наконец Исайя с изумлением огляделся. Увидев Мэри, он шагнул к ней. Мэри закричала.
И тогда он повернулся и выбежал из хижины, все еще сжимая в кулаке нож, с которого капала кровь.
Мэри подбежала к мужу. С большим трудом она перевернула его на спину. Живот у него был распорот, и кишки вывалились наружу, как клубок червей. Кровь текла потоком.
Веки его дрогнули, глаза открылись. Он попытался посмотреть в глаза жене и прошептал:
– Мэри, любовь моя. Мэри… – И его не стало. Мэри в отчаянии опустилась на колени, все в ней словно умерло. Жизнь потеряла для нее смысл в тот момент, когда свершилось это чудовищное убийство. Она стояла на коленях, бормоча молитвы, бесполезные слова, повторяя их снова и снова. По какой-то непонятной причине Бог презрел ее. Потому ли, что она жила во грехе, сойдясь с человеком, с которым не была обвенчана? Если бы Исайя оставил нож рядом с убитым, она в помутнении разума вонзила бы его себе в грудь.
– Мамочка, мамочка, что с папой?
Услышав истерические нотки в голосе Ханны, Мэри пришла в себя. Вот ради кого надо жить. Как же она забыла о дочери?
Она вскочила и поспешила к Ханне, входящей в комнату, загораживая юбками тело Роберта.
– Папа ранен, да? Здесь везде кровь, везде!
– Да, детка, он ранен, – сказала Мэри, стараясь говорить как можно спокойнее. – Здесь была… – Она сглотнула, чтобы вновь обрести голос. – Твой папа ушел, ушел от нас навсегда. Тебе придется научиться…
Ханна вдруг обмякла, выскользнула из материнских рук и упала на пол, потеряв сознание.
Мэри возблагодарила Господа за то, что он оказал ей это благодеяние. Взяв девочку на руки, она отнесла ее в маленькую спальню. Потом – она никак не предполагала, что в ней столько сил, – выволокла из дома тело Роберта и быстро зарыла его в землю. После чего Мэри вернулась в дом, смыла кровь с пола, не понимая, зачем это делает. Разве чтобы чем-то занять руки, пока голова была занята мыслью: что же ей делать дальше?
И Мэри решила, что оставаться здесь нельзя. Исайя может вернуться и убить их обеих. Сообщить о преступлении властям она не рискнула. В таком случае пришлось бы признаться, что они укрывали беглого раба. И кроме того, она не сможет одна хозяйствовать на ферме.
К вечеру они уехали. Мэри побросала пожитки на повозку и стегнула хроменькую лошадку, на которой Роберт пахал землю. Ханна тихо сидела рядом с матерью. С тех пор как девочка пришла в себя после обморока, на нее словно нашло оцепенение.
Денег у Мэри не было. По дороге она меняла свои скудные пожитки на еду, и наконец они добрались до Уильямсберга, где Мэри продала лошадь и повозку. Ей удалось найти работу – прибираться в богатых домах, расположенных вокруг Рыночной площади.
А потом она встретила Сайласа Квинта. Конечно, она ни слова не сказала Квинту о том, что в Ханне течет негритянская кровь…
Что же теперь будет с Ханной? Поскольку Роберт был сыном плантатора, он позаботился, чтобы малышка получила какое-то образование, – начал учить Ханну читать и считать. Но сама Мэри была малограмотной, поэтому учить девочку дальше не могла.
– Старуха! – раздался голос Квинта из спальни. – Я хочу есть. Быстро накрывай на стол!
Мэри вздохнула и принялась готовить что-то из скудных припасов.
Ей еще нет и сорока, а она уже старуха. И Ханне тоже суждено состариться раньше времени.
Глава 3
В это время Ханна стояла на коленях и отскребала грязь с грубого дощатого пола бара. Час назад Эймос Стрич отодвинул засов на люке и сказал ей:
– Ступай вниз, девочка, и принимайся за работу. Пол в баре нужно очистить до того, как начнут появляться вечерние посетители. Работай как следует, иначе тебе хорошенько влетит палкой по заднему месту. Присматривать за тобой ежеминутно я не в силах. Пойду лягу – черт бы побрал эту подагру. Не могу долго быть на ногах – начинаются боли. Но чтоб к моему приходу пол привела в порядок.
Ханна уже давно придумала трюк, при помощи которого можно было заставить время идти быстрее, когда занимаешься нудной работой, – именно из-за этого Квинт презрительно называл ее мечтательницей.
Она вспомнила, как несколько раз ходила вместе с матерью работать в красивые дома на Рыночной площади. Вот было бы замечательно жить в таком доме! И еще замечательнее – быть хозяйкой такого дома! Тонкое белое белье, блестящее серебро, высокие канделябры, натертая до блеска – так, что в ней все отражается, точно в зеркале, – мебель. Шелк, бархат, атлас. «Интересно, – думала Ханна, – каково это – кожей чувствовать мягкую ткань?» И еще духи, такие сильные, что у нее кружилась голова, духи, пахнущие как сотня садов в цвету.
В настоящее время таких домов и Уильямсберге строилось много. В основном на строительстве были заняты умелые мастера, но брали и неквалифицированных рабочих. Однако, когда бы ее мать ни заговорила об этом с Сайласом Квинтом, он немедленно принимался сетовать:
– Но моя спина, женщина! Ты же знаешь, что я повредил ее несколько лет назад. Я не могу выполнять тяжелую работу.
Ханна бросила думать о неприятных вещах, то есть об отчиме, и снова погрузилась в мечты. Она никогда не забудет, как много лет назад они вместе с матерью ехали в скрипучей повозке в Уильямсберг. Путешествие продолжалось чуть ли не месяц, и за это время воспоминания о смерти отца несколько стерлись или, точнее, она мысленно перечеркнула их и преградила им доступ в свое сознание.
