Робин Шоун - Женское счастье
— И что же? Что именно вы хотели бы сделать с женщиной? — бросила она небрежно, почти бесшабашно, хотя сердце глухо колотилось в груди.
— Все! — выдохнул он. — Все, о чем она когда-либо мечтала. Я хочу вонзаться в женщину до потери сознания, чтобы она молила и заклинала меня о более смелых ласках. Хочу, чтобы она заставила меня забыть, что последние двадцать два года своей жизни я убивал людей.
Абигейл почувствовала, как в горле встал колючий ком.
Смерть была неотъемлемой частью войны. Газеты кричали об ужасах сражений. Абигейл читала газеты, скорбела о мертвых и никогда не думала о тех, кому удалось выжить, солдатах, сражавшихся во имя ее величества. Мужчин, которые не были рождены, чтобы убивать себе подобных, но каждый день лишали жизней Сотни врагов. Мужчин, до конца жизни страдавших от угрызений совести.
Совсем как этот деспот-полковник.
Несколько бесконечных секунд она сжимала журнал, потрясенная жгучей потребностью, безумным желанием, исходившими от мужчины, сидевшего всего в нескольких дюймах от нее.
Как всякий солдат, он не раз видел смерть лицом к лицу; Абигейл же грозила единственная опасность: что кто-то посторонний обнаружит ее коллекцию. Как всякий солдат, он терпел боль и муки; единственная боль, которую пришлось вынести Абигейл, — боль одиночества. И необходимости вечно притворяться не той, какой она казалась окружающим.
Однако она ощущала желание Роберта так же сильно, как свое собственное. Он вынужден искать забытья в разгар обезумевшего урагана, ей приходится проникаться переживаниями героев непристойных книг и журналов.
Каково это — забыть будущее в объятиях этого человека? Совсем как он… стремится найти забвение в объятиях женщины.
И она — эта женщина, подумала Абигейл, подхваченная приливной волной бесшабашной решимости В темноте она совсем не чувствовала себя пожилой старой девой. И ее тело на ощупь совсем не покажется дряхлым.
И неожиданно откуда-то раздался голос… не ее, конечно, не ее, так же как ноющие груди и пульсация между бедер не принадлежали ей, старой деве, которой давно следовало бы забыть все порывы юности, леди, которая вне зависимости от возраста просто не может испытывать ничего подобного.
— Я помогу вам забыть, Роберт, если вы поможете мне.
Глава 2
— Вы девственница, — бесстрастно заметил бесплотный голос. Лицо Абигейл запылало.
— Д-да.
Ни одна леди не отважится на такое… не сделает такого бесстыдного предложения.
— А что необходимо забыть вам, Абигейл?
— Через три недели мне исполнится тридцать лет. И последние отблески юности навсегда угаснут.
— Тридцать лет еще не конец. Сами поймете, что через три недели будете чувствовать себя ничуть не хуже, чем сегодня.
Абигейл передернуло при мысли о бесконечном унынии и тоске, ожидавших ее впереди.
— Именно этого я и боюсь, Роберт.
— У меня уже больше года не было женщины.
Абигейл сжала ладонями виски: Неужели… неужели он готов принять ее предложение?
— Я прошу лишь, чтобы вы были нежным.
— А если не сумею?
— В таком случае с моей девственностью будет покончено раз и навсегда, — констатировала она спокойно, хотя внутри все дрожало.
И она наконец узнает, кроется ли что-то за мечтами, бессонными ночами и бесконечным томлением.
— В сексе нет ничего чистого и аккуратного, — грубо бросил бесплотный голос. — Он грязный, шумный и потный. Боль может превратиться в наслаждение, а наслаждение может быть весьма болезненным. И если и начну, вряд ли кто-то или что-то меня остановит. Я не успокоюсь, пока не услышу, как ты молишь меня о большем.
Молния почти невыносимого желания пронзила Абигейл, но его немедленно сменил страх. И слепящая надежда, что это может оказаться правдой, что он унесет ее из царства приличий и этикета и покажет то, чего так жаждало ее тело.
Она стиснула свернутый в трубку журнал.
— Искренне уповаю, что этого не произойдет.
— Почему? — прогремел он.
Абигейл вздрогнула от его яростного вскрика и ответила со странной, абсолютно извращенной логикой:
— Потому что вы не помадите волос. И никогда не поверю, будто вы начнете настаивать, чтобы ваша жена зачехлила фортепьяно, из страха, что вид его ножек чрезмерно возбудит ее.
Роберт потрясение молчал. Абигейл чувствовала, как кровь, превратившаяся в жидкое пламя, сжигает внутренности.
Тьму желания разорвал оглушительный хохот. Кровать снова затряслась.
И Абигейл вдруг больше всего захотелось оборвать этот смех.
— Мне раздеться? — коротко спросила она.
Наступила мертвая тишина. Потом легкий шум: матрац просел. Абигейл выбросила вперед правую руку, чтобы сохранить равновесие, и наткнулась уже на мускулистую грудь, покрытую жесткими волосами. Под мышцами ощущались кости… а это… это крохотная бусинка соска…
Она, словно обжегшись, отдернула руку как раз в тот момент, когда на ее бедро опустилась ладонь.
Она не шевелилась, пока ладонь скользила по ее талии, животу, груди, замерла на шее. Мозолистые пальцы приподняли ее подбородок.
— Если я возьму твою невинность… если коснусь груди… если поцелую между ногами… что дашь мне ты, Абигейл?
— А что ты хочешь? — пролепетала она, парализованная грубой откровенностью его слов и близостью тела, тела, с которого давно сползло одеяло.
— Все. Тебе придется дать мне все. Свое тело. Потребности. Фантазии. Все, что у тебя есть.
Абигейл втянула палящий воздух — его дыхание, его язык очутился у нее во рту, и первая фантазия Абигейл осуществилась.
И она смогла обнаружить, что французский поцелуй в реальности нечто совсем иное, чем его жалкое анемичное описание, приводимое в книгах.
Книги не в силах передать невероятное ощущение мужского дыхания, овевавшего щеки, пока их языки сплетались в эротическом танце, а его пальцы сжимали подбородок так, словно она была бесконечно ему желанна.
В фантазиях обычно не присутствует вкус.
А у Роберта он был. Вкус бренди. И мужчины. И жаркого влажного желания.
Журнал выскользнул из пальцев Абигейл как раз в тот момент, когда его язык выскользнул из ее рта.
— Позволь мне быть человеком твоих грез, Абигейл, — прошептал он, проводя пальцем по ее щеке. — И пока злобствует ураган, отдай мне все, что дала бы ему.
Сердце замерло в груди Абигейл.
Он принимает ее предложение.
Должно быть, его боль действительно огромна, если он пытается излечить ее с тридцатилетней старой девой.
Она расправила плечи.
Причина, по которой он решил овладеть ею, не важна.
Она хотела, чтобы он стал мужчиной ее грез.
Она хотела заставить его забыть.
И сама хотела забыться… хотя бы на одну ночь стать женщиной, в которую он превратил ее на миг, пока целовал. Прелестной. Желанной. Неотразимой. Молодой и исполненной надежд.
