Томас Шерри - Ночные откровения
Звук подъезжающей кареты заставил Элиссанду, подобрав юбки, выскочить из тетиной комнаты. Дядя обожал указывать неверные даты своего возвращения: более ранний приезд сокращал ее передышку от дядиного присутствия, более поздний — разбивал надежду, что, возможно, в дороге мучителя настиг заслуженный конец. Он и раньше так делал: выдумывал поездку только для того, чтобы прокатиться по округе и всего через пару часов вернуться домой, заявляя, что передумал отлучаться, так как очень скучает по семье.
В своей комнате девушка поспешно сунула путеводитель в ящик с бельем. Три года тому дядя убрал из дома абсолютно все книги на английском языке, кроме Библии да дюжины фолиантов фанатичных проповедей. Элиссанде удалось отыскать несколько томиков, случайно избежавших уничтожения, и с той поры она берегла их с тревожной заботливостью птицы, свившей гнездо в кошачьем питомнике.
Спрятав книгу, девушка подошла к ближайшему окну на подъездную дорогу. Странно, но перед домом стояла не дядина карета, а легкий открытый экипаж с темно-синими сиденьями.
Послышался негромкий стук в дверь. Элиссанда обернулась — на пороге стояла миссис Рамзи, экономка.
— Мисс, к вам с визитом леди Кингсли.
К дяде иногда заезжали местные помещики и викарий. Но женщины почти никогда не наносили визитов в Хайгейт-корт, поскольку, благодаря стратегически рассчитанным высказываниям дяди на публике, в округе всем было известно о чрезвычайно слабом здоровье тети Рейчел и о том, что Элиссанда не отходит от постели больной.
— Кто такая леди Кингсли?
— Она снимает Вудли-мэнор, мисс.
Элиссанде смутно припомнилось, что Вудли-мэнор, расположенный в двух милях северо-западнее Хайгейт-корта, некоторое время назад был сдан в аренду. Значит, леди Кингсли — их новая соседка. Но разве новым соседям не полагается вначале оставить визитную карточку, а не являться лично?
— Она утверждает, что в Вудли-мэноре произошло нечто ужасное, и умоляет вас принять ее, — добавила миссис Рамзи.
Ну, тогда леди Кингсли явно обратилась не по адресу. Если бы Элиссанда могла сделать для кого-нибудь хоть что-то, она бы давным-давно сбежала отсюда вместе с тетушкой. Кроме того, дядя не одобрит, что она принимает гостей без его позволения.
— Скажите ей, что я очень занята с тетей.
— Но, мисс, леди Кингсли… Она в отчаянии.
Чопорная миссис Рамзи за пятнадцать лет своей службы в Хайгейт-корте так и не заметила, что обе ее хозяйки постоянно пребывали в отчаянии: дядя Элиссанды умел подбирать преданных и ненаблюдательных слуг. Вместо того чтобы держать голову высоко поднятой и сохранять мало-мальски достойный вид, Элиссанде, наверное, следовало хоть раз поддаться искушению и выпустить пар.
Девушка глубоко вдохнула.
— В таком случае, проводите ее в гостиную.
Не в ее привычках было отворачиваться от отчаявшихся женщин.
* * *Леди Кингсли была сама не своя, когда рассказывала почти апокалиптическую историю о нашествии крыс. По окончании повествования ей потребовалось выпить полную чашку горячего крепкого чая, прежде чем с ее щек сошла зеленоватая бледность.
— Мне очень жаль, что вам пришлось такое пережить, — посочувствовала Элиссанда.
— Полагаю, самое худшее в этом рассказе еще впереди, — не унималась леди Кингсли. — Ко мне в гости приехали племянник и племянница и привезли с собою семерых друзей. Нам теперь негде остановиться. У сквайра Льюиса двадцать пять собственных гостей. А в деревенской гостинице нет свободных мест — через два дня там свадьба.
Иными словами, она хотела, чтобы Элиссанда предоставила приют девятерым — нет, десятерым незнакомым людям. Девушка подавила приступ истерического смеха. Было бы чересчур обратиться с такой просьбой к любой малознакомой соседке. Но леди Кингсли даже не представляет себе, что значит просить о гостеприимстве именно эту соседку.
— Леди Кингсли, а как долго ваш дом будет непригоден для жилья? — единственный вежливый вопрос, пришедший на ум.
— Надеюсь, в дом можно будет вернуться дня через три.
Дядя уехал предположительно тоже на три дня.
— Мне бы и в голову не пришло взваливать на вас такую обузу, мисс Эджертон, если бы не совершенно безвыходное положение, — искренне сокрушалась леди Кингсли. — Я наслышана о вашей достойной восхищения привязанности к леди Дуглас. Но, должно быть, вам временами одиноко без общества сверстников — а я предлагаю компанию из четырех приятных юных леди и пятерых симпатичных молодых джентльменов.
Элиссанде не нужны были сверстники — ей были нужны средства. Перед нею открывалось множество дорог: она могла стать гувернанткой, машинисткой, продавщицей. Но, имея на руках тетю-инвалида, которой требовались пища, жилье и уход, Элиссанда нуждалась в наличных деньгах на случай успешного побега. Если бы леди Кингсли предложила в возмещение сотню фунтов!
— Пятерых симпатичных неженатых джентльменов.
Девушкой снова овладело желание истерически расхохотаться. Муж! Леди Кингсли думает, что Элиссанде хочется замуж, тогда как для тети Рейчел брак стал пожизненным проклятием!
В мечтах Элиссанды о свободе не было никакого мужчины — там всегда была только она, в восхитительном, великолепном одиночестве, заполненном исключительно самой собой.
— Упомянула ли я, — продолжала леди Кингсли, — что один из этих джентльменов, причем самый красивый, к тому же еще и маркиз?
У Элиссанды внезапно ухнуло сердце. Красота ее не прельщала, ведь дядя был тоже очень привлекательным мужчиной. Но маркиз — это влиятельная персона, имеющая связи и власть. Маркиз может защитить ее — и тетушку — от тирана.
При условии, что он женится на Элиссанде за три дня, — или даже за меньшее время, оставшееся до дядиного возвращения.
Вполне возможный вариант, правда? А если она даст приют десяти гостям, которых не приглашал хозяин дома — открыто выказав неповиновение, на что раньше никогда не отваживалась, — и потерпит неудачу, что тогда?
Шесть месяцев назад, в годовщину смерти Кристабель, дядя забрал у тетушки Рейчел ее лауданум. Три дня бедняжка мучилась, как человек, подвергшийся ампутации без хлороформа. Элиссанда, которой было запрещено входить к тете, прокусив до крови губы, била кулаками подушки на своей кровати до тех пор, пока руки не отнялись.
Затем, разумеется, дядя отказался от своей попытки отучить жену от лауданума — зла, к которому он же ее и приохотил. «Не могу больше вынести ее страданий», — сказал он в присутствии миссис Рамзи и горничной. И они поверили ему без малейшего сомнения, хотя это случилось не в первый и не во второй, и даже не в пятый раз.
