Елена Арсеньева - Разбитое сердце Матильды Кшесинской

Итак, старую столовую снесли, а на ее месте построили новую, просторную, светлую, где помещался огромный стол, за которым могли свободно разместиться не меньше двадцати пяти человек. И когда запоздавшие Юлия и Маля, обе в легких белых платьях, едва успевшие умыться, переплести косы и переодеться, появились в дверях, они увидели, что стол уставлен угощениями и все ждут только их. На лице матери читалась тревога, которую она старалась скрыть улыбкой.

–  Мамочка, мы заблудились, – покаянно сказала Юлия. – Прости, дорогая. Извините нас, господа.

–  Вы заблудились? – усмехнулся отец. – Придумайте что-нибудь получше, красавицы. С тех пор как мы перебрались в Красницы и Маля стала сама ходить за грибами, она ни разу не заблудилась в лесу. Что же случилось сегодня? Опоздать на чай в честь своего дня рождения, заставить ждать гостей… а ведь сегодня мистер Макферсон привез познакомиться с тобой свою невесту! Это мисс Алиса Донован. Маля, ты должна извиниться!

Маля шагнула вперед. Она чуть улыбалась и обводила гостей глазами, изо всех сил стараясь не смотреть на молодого голубоглазого англичанина и сидевшую рядом с ним худощавую девушку с веснушчатым лицом и маленьким ротиком, который она старательно растягивала в улыбке. На носу у девушки сидело пенсне. Она посмотрела на Малю и спрятала стекла в нагрудный кармашек платья. Ее серые глаза казались ледяными: сразу стало понятно, что смотреть на Малю ей не слишком приятно.

Алиса… лиса! Хитрая лиса! Ну, еще неизвестно, кто кого перехитрит.

–  Извините, господа, – смиренно сказала Маля по-французски. – Это я виновата во всем. Я так увлеклась грибами… Знаете, я совершенно теряю голову, когда собираю грибы.

–  Ну, и где же ваш улов? – проговорил Макферсон, старательно выговаривая русские слова.

Собравшиеся дружно расхохотались. Только невеста смотрела непонимающе.

–  Улов говорят о рыбе! – заливался громче всех Феликс Иванович. – О рыбе! О грибах так не говорят!

–  А как говорят о грибах? – спросил англичанин растерянно.

Кшесинские дружно переглянулись. А в самом деле, как говорят о грибах? О траве – сноп. О цветах – букет. О рыбе – улов. О пшенице – урожай. О дичи – добыча. А о грибах…

–  О грибах говорят: где же ваши грибы? – решительно сказала Маля. – Папа, мне уже можно сесть за стол?

Она пробралась на свободный стул напротив Макферсона и задумчиво придвинула к себе большую чашку с варенцом. Отец говорил, что самым торжественным событием дня будет ужин, поэтому царило обычное простое изобилие: чай, кофе, простокваша, варенец, густые сливки и разнообразное домашнее печенье.

Все ели с большой охотой, только мисс Алиса осторожно, маленькими глоточками пила чай и отщипывала по крошечному кусочку от своей булки.

–  Вам не вкусно? – спросила Маля, перегибаясь через стол.

–  Не знаю, – скривила губы девушка с таким выражением, словно только хорошее воспитание мешает ей сказать: «Фу, какая гадость!» – Я вообще мало ем. Я не люблю есть.

«Поэтому ты такая тощая! – угрюмо подумала Маля. – Вобла вяленая!» Но если эта вобла – невеста Макферсона, значит, ему нравятся тощие? Маля-то думала… и Юля тоже… Значит, они ошибались. Англичанин и сам худой, вот и невесту в пару себе подобрал, а Малю тощей не назовешь. Огород и сад, своя ферма с полным молочным хозяйством, птичий двор и курятник давали много продуктов. Кухарка готовила очень вкусно, отсутствием аппетита никто в доме не страдал, и четырежды в день все садились за стол, к тому же спать ложились по-деревенски рано. Трудно было не полнеть при таком режиме. Маля отлично помнила, как однажды ее пристыдил при всем классе балетмейстер театрального училища Лев Иванов. На первой репетиции осенью, когда все вернулись с каникул, он указал на Малю и громко произнес: «Жаль, что столь талантливая артистка так располнела». С тех пор Маля старалась не наедаться на ночь и брать за завтраком и чаем только по одной булочке, а не по две или три, как хотелось. Но сегодня день рождения, впереди праздничный ужин, а отец привез вчера из города в своей большой кожаной сумке какие-то особенные вкусности, в том числе французские конфеты «les truffes»… Маля так мечтала хоть на один день забыть о запретах! Но эта «невеста» своей постной миной отравила все удовольствие.

Наконец встали из-за стола. И настроение у Мали еще больше испортилось. Мисс Алиса оказалась очень длинноногой. Маля всегда завидовала длинным ногам. Ножки у нее самой были очень хорошенькие, стройные, крепкие, сильные, со стальным носком, который твердо стоял на пуантах, но… коротковатые. Когда поднимаешься на пальцах, все отлично, но не будешь же всю жизнь стоять на пальцах! Конечно, когда Маля повзрослеет, она сможет носить туфли на высоком каблуке, но сейчас родители запрещают даже мечтать об этом. В общем-то, ногами своими Маля гордилась, но сейчас эта англичанка снова все испортила!

Все мечтали весело провести время, но мисс Алиса отказалась идти в лес (она боялась комаров, от укусов которых на ее белоснежной коже оставались красные пятна), в семейную купальню, нарочно построенную на берегу Орлинки (от холодной воды у англичанки делались судороги), играть в прятки на сеновале (от запаха сена она начинала чихать и кашлять, а глаза у нее слезились) и собирать в саду вишню и смородину (она боялась, что на ее тонких пальцах почернеет кожа). А когда крестьяне из соседних деревень пришли с семьями поздравить Малю и принесли гостинцы, мисс Алиса смотрела на корзинки с яйцами или с ягодами, с творогом, грибами, сметаной, на вышитые крестиками полотенца (эти подарки Малю очень трогали!) с нескрываемым презрением, а потом спросила Феликса Ивановича:

–  Это ваши крепостные крестьяне?

Пришлось напомнить, что крестьяне отпущены на волю по всей России уже двадцать пять лет назад!

Теперь не только Маля – все Кшесинские поглядывали на англичанку с тайным отвращением. Но она была гостья, к тому же иностранка, поэтому все с ней ужасно носились и старались быть поприветливей.

Наконец кое-как уговорили мисс Алису поиграть в «палочку-воровку». Это была любимая игра и детей, и взрослых. Один из играющих бросал палочку как можно дальше, а другой, который избирался ее «хранителем», должен был медленно подойти, положить палочку на определенное место, обычно на скамейку, и постучать ею в знак начала игры. Пока он шел, другие прятались кто куда, а затем пытались незаметно подкрасться и постучать палочкой о скамейку, что означало конец игры. «Хранитель» же, не отходя от палочки, старался этому помешать, оглядываясь кругом, и если кого-то замечал, то называл его по имени – и тот должен был выйти из игры. Если же «хранитель» ошибался в имени, то можно было опять спрятаться и снова подкрадываться за палочкой. Лучше всего было играть в сумерках, когда разглядеть крадущегося было трудно, «хранитель» ошибался в имени, и игра длилась дольше.