Жюльетта Бенцони - Катрин. Книга третья
Настал вечер, а Ла Гир все еще не возвращался. Снедаемая тревогой, Катрин весь день простояла на самой высокой колокольне монастыря бернардинок, напряженно всматриваясь, не поднимется ли вдали пыль под копытами конного отряда.
— Сегодня они не вернутся, — сказала Сара, когда до них донесся скрежет запираемых на ночь ворот. — А ты бы лучше легла. На тебе лица нет…
Молодая женщина посмотрела на нее невидящим взглядом, который резанул по сердцу верную служанку.
— Все равно я не смогу заснуть. Для чего же ложиться?
— Для чего? — ворчливо переспросила Сара. — Да чтобы отдохнуть хоть немного! Говорю тебе, иди приляг! Ты же знаешь, что, если монсеньор Ла Гир вернется ночью, он прикажет трубить в рог, чтобы ему открыли ворота. И за тобой он пошлет сразу же. Да и сама я не лягу, буду их ждать. Прошу тебя, поспи хоть немного, доставь мне удовольствие…
Чтобы не расстраивать Сару, Катрин, бросив последний взгляд на разоренную войной округу, чьи раны исчезли под черным покрывалом ночи, позволила увести себя в келью — ту самую, которую оставила, чтобы ринуться в безумное руанское предприятие.
Сара раздела ее, уложила, как ребенка, укрыла, подоткнув со всех сторон одеяло, а затем тщательно сложила одежду Катрин, нацепив белый полотняный чепец на подставку в виде деревянной головы.
— Сеньор де Рэ заходил осведомиться о твоем здоровье, — сказала она ворчливым тоном, — мать Мари-Беатрис предупредила меня, и я объявила ему, что ты уже спишь. Святая аббатиса лгать не может, зато я вполне могу… уж очень мне не по душе этот человек!
— Ты хорошо сделала…
Сара благоговейно прикоснулась губами ко лбу своей воспитанницы и удалилась на цыпочках, тщательно прикрыв за собой дверь. Катрин осталась одна в узкой комнатушке, на стенах которой плясали блики от неверного пламени свечи. Казалось, все ее существо обратилось в слух: она старалась разобрать, не слышится ли в безмолвии ночи стук копыт или звук рога. Но мало-помалу природа брала свое. Измученная долгим бдением, Катрин заснула под утро, когда монашенки уже поднимались со своих жестких постелей, готовясь отправиться к заутрене.
Однако сон не принес ей отдохновения. Слишком велика была тревога, слишком много ужасных и радостных событий пришлось пережить за последние дни, и в подсознании все это оживало вновь. Словно подхваченные каким-то ужасающим вихрем, видения сменяли друг друга: она опять была в смрадной тюремной камере, которая вдруг вспыхивала пламенем огромного костра; потом появился кожаный мешок, и люди в черных одеяниях тащили ее, чтобы бросить в реку. Но на сей раз она была одна. Лишь на какое-то мгновение мелькнула тень Арно и тут же исчезла во мраке, как ни тянула она руки, как ни молила его вернуться. Во сне она пыталась кричать, вырваться из лап палачей, чтобы догнать того, кто уходил от нее, казалось, навсегда. Все было тщетно. Безжалостная, неумолимая сила гнула ее к земле, подтаскивала все ближе к широко открытой горловине мешка, которая на глазах росла, превратившись наконец в грязный туннель, куда не проникало ни единого луча света. Она стояла там, оцепенев от ужаса и силясь позвать на помощь, но из горла ее вырвался только жалкий смешной писк; земля ушла из-под ног, и она с воплем рухнула во внезапно разверзшуюся пропасть.
Она проснулась с воплем, вся в холодном поту. Над ней склонилась Сара, в одной рубашке, со свечой в руке, и тихонько трясла ее за плечо.
— Тебе что-то снилось? Дурной сон… Я услышала твой крик.
— О Сара! Как это было ужасно! Я была…
— Не надо рассказывать! Не называй словами то, что тебя испугало. Сейчас ты опять заснешь, а я побуду с тобой. Дурных снов больше не будет.
— Только если я найду Арно, — сказала Катрин, едва удерживаясь от слез, — иначе… иначе мне никогда от них не избавиться.
Однако больше ничего не потревожило ее покой. Настало утро, а Ла Гира с его отрядом по — прежнему не было. Катрин не могла найти себе места. Надежды ее уменьшались по мере того, как росла тревога.
— Если бы они отыскали Арно, то давно бы уже возвратились.
— С чего ты взяла? — возражала Сара, стараясь успокоить ее. — Наверное, сеньору Ла Гиру пришлось зайти дальше, чем он предполагал.
Несмотря на все утешения Сары, Катрин изнемогала от волнения, и никакой силой нельзя было увести ее с колокольни. Возможно, она осталась бы там и на ночь, но в час заката вдруг увидела, как на горизонте появилось облачко пыли. Вскоре уже можно было разглядеть панцири, блестевшие под косыми лучами уходящего солнца. Различив на концах пик черные флажки с серебряной виноградной лозой, Катрин кубарем скатилась по узкой винтовой лестнице колокольни.
— Это они! Они возвращаются! — закричала она, совершенно позабыв, что находится в святой обители.
Вихрем промчавшись мимо ошеломленной матери Мари-Беатрис и оттолкнув сестру — привратницу, она выскочила за монастырские стены и побежала по переулку к городским воротам, подобрав обеими руками юбки, чтобы не мешали. Сара неотступно следовала за ней.
Катрин подоспела к сторожевой башне как раз в тот момент, когда Ла Гир проезжал под поднятой решеткой. Она стремительно бросилась к нему, едва не угодив под копыта скакуна.
— Ну что? Нашли вы его?
Капитан, выругавшись, поднял коня на дыбы, и ему удалось не задеть Катрин. Лицо его под забралом каски было смертельно усталым, и, казалось, каждая складка кожи пропиталась пылью.
— Нет, — резко бросил он, — Арно нет с нами. Но, увидев, что Катрин, бледная как смерть, зашаталась, устыдился своей грубости и, спрыгнув с коня, успел подхватить ее, прежде чем она без чувств рухнула на землю.
— Ну, будет! Сколько же можно падать мне в объятья? Я не нашел его, зато точно узнал, что он жив. Уже немало, верно? Полно, успокойтесь! Не объясняться же нам перед солдатами!
Арно жив! Это слово привело Катрин в чувство быстрее, чем сделала бы пара пощечин. Глядя на Ла Гира глазами, в которых вновь заблистала надежда, она покорно последовала за ним. Сзади тянулся отряд усталых грязных солдат.
Войдя под почерневшие своды во двор дома тамплиеров, Ла Гир приказал своим людям спешиться, и Катрин только теперь увидела, что они привезли с собой пленного.
Когда отряд двигался плотными рядами, его не было видно, хотя роста он был гигантского. По светлым, почти рыжим волосам в нем можно было угадать одного из тех нормандцев, в которых сохранилась мощь древних викингов, их предков. Руки его были связаны толстой веревкой — сильные грубые руки, покрытые золотистым курчавым волосом. Было видно, что этими руками он мог с одинаковой легкостью сокрушать черепа своих врагов и исполнять работу требующую ловкости и умения Драная полотняная рубаха едва прикрывала грудь и плечи, могучие словно медведя. Лицо кирпично-красного цвета было не слишком выразительным, но взгляд светло-серых глаз под густыми клочковатыми бровями напоминал прозрачный источник, укрывшийся в зарослях кустарника.
