Филиппа Грегори - Колдунья
Темно-синие глаза девочки широко распахнулись.
— Нет, никого, — твердо заявила она.
— И ты хочешь остаться, — заключила аббатиса.
— Да, — кивнула Элис.
Как только она увидела большие тихие комнаты с полами из потемневшего дерева, так сразу почувствовала желание остаться. Ей понравились тишина и порядок в библиотеке, холодное освещение трапезной, где монахини молча ели, пока одна из них ясным голосом читала Святое Писание. Она уже представляла, как поселится в чистенькой скромной келье с белыми стенами. Ей захотелось стать такой же, как сама матушка Хильдебранда, старой, всеми уважаемой и почтенной. Захотелось сидеть на стуле и обедать из серебряной посуды, пить из стеклянного бокала, а не из оловянной или костяной кружки. Элис страстно мечтала об этом, как голодный и долго не мывшийся человек мечтает о настоящей пище и чистых простынях.
— Да, я хочу остаться, — подтвердила Элис.
— Почему? — поинтересовалась матушка.
Гостья нахмурилась и напрягла свой детский ум, стараясь выразиться точнее.
— Если я останусь здесь, то буду счастлива, — медленно произнесла она. — У меня будет возможность праведно жить. Я смогу научиться добрым делам, стать чище. Только бы меня кормили…
Она бросила испуганный взгляд на аббатису, но та лишь молча смотрела на нее и сочувственно улыбалась.
— Только бы меня кормили, — повторила Элис. — Дома я часто бываю голодной. А если вы будете меня бить… — Она снова быстро взглянула наверх и закончила с надеждой: — То, думаю, нечасто.
Матушка, которой привелось видеть много бедных и несчастных людей, была до слез тронута словами этого ребенка.
— А тебя часто били? — спросила она.
— Часто, — просто сказала Элис. — Я ученица Моры по знахарскому делу. Если я ошибаюсь, она бьет меня, чтобы я лучше старалась. Поэтому я предпочла бы жить у вас и работать.
Аббатиса опустила ладонь на теплую, грязную голову девочки и задала главный вопрос:
— А что будет с твоим маленьким возлюбленным? Тебе придется от него отказаться. Возможно, ты никогда больше его не встретишь, Элис. Ты готова заплатить такую высокую цену?
— Раньше я не знала, что на свете есть такие места, как ваш монастырь, — ответила девочка. — Не знала, что можно жить в подобных условиях, что не только лорд Хью может так жить. Даже не представляла! Деревенский дом родителей Тома — это лучшее, что я видела, поэтому и мечтала поселиться там вместе с Томом.
— А ты хочешь все самое лучшее, — осторожно предположила матушка Хильдебранда.
Детская фантазия о лучшей доле в столь юном существе подкупала. Назвать это тщеславием и осудить было нельзя. Маленькая девочка любила растения не меньше, чем столовое серебро. Она стремилась не к богатству, но к миру, в котором присутствует красота.
Элис неуверенно заглянула в лицо пожилой женщины.
— Да, хочу. У меня нет желания возвращаться к Море, да и к тому тоже, мне нравится у вас. Я согласна провести здесь всю жизнь.
Аббатиса улыбнулась и мягко промолвила:
— Что ж, хорошо. Всю жизнь. Я научу тебя читать, писать, рисовать и трудиться в кладовой, пока не придет время постричься в монахини. Маленькой девочке не положено брать на себя обеты. Сначала ты должна подрасти и обрести уверенность.
— Я уверена! — воскликнула Элис. — Я уже совершенно уверена. Я хочу остаться здесь навсегда.
Матушка Хильдебранда отвела Элис в здание аббатства и поручила ее одной из молодых послушниц, которую рассмешил деревенский говор новенькой. Ради девочки Хильдебранда даже немного изменила заведенный порядок, вместе они пошли на ужин и на вечернюю молитву.
Том поджидал подругу до захода солнца, затем на небе показалась луна — вечная спутница влюбленных, скрасившая ему одиночество. Элис тем временем выпила горячее молоко с хлебом, поданным на фарфоровой тарелке, а потом отправилась мирно почивать на своей первой в жизни чистой постели.
Думая о маленькой девочке, аббатиса всю ночь провела в часовне. До утра она стояла на коленях и молилась. Наконец стали появляться сонные монахини, которые молча занимали места на первую из восьми суточных служб.
— Храни ее, Матерь Божья, — закончила Хильдебранда свое бдение. — Храни, Матерь Божья, маленькую Элис, судя по всему, мы обрели в ней ребенка непростого.
В монастыре девочка работала на грядках с травами и в кладовой и готовилась к пострижению. Учение давалось ей легко, она быстро научилась читать и писать. Не понимая слов, она на слух запомнила торжественные каденции мессы, а потом постепенно стала понимать и даже выучилась читать и писать по-латыни. Она так очаровала матушку Хильдебранду, что скоро та души в ней не чаяла, словно девочка была ее дочерью. Элис стала общей любимицей, все монахини баловали ее, как свою маленькую сестренку, настоящую чудо-девочку, благословение Божье. Женщины, отказавшиеся иметь своих детей, получали особенное удовольствие, обучая Элис или играя с ней, а молодые послушницы, скучавшие по младшим братьям и сестрам, оставшимся дома, были ласковы с Элис, смеялись с ней и с удовольствием наблюдали, как она растет.
Том несколько недель слонялся у ворот аббатства, порой получая колотушки от привратницы, потом вернулся в родительский дом, повесив голову, и мучительно ждал, когда придет Элис, ведь она обещала.
Но она так и не вернулась. После жизни с Морой, которая часто раздражалась и ругалась, строгий и размеренный порядок монастыря умиротворил и успокоил ее душу. Ароматы кладовой и запахи трав впитались в руки и в платье. Она научилась любить прохладную и выглаженную одежду, чистое, ласкающее кожу белье, а увидев свои грязные волосы, полные вшей, она без всякого сожаления согласилась побрить голову и надеть апостольник с его белоснежными хрустящими складками, обрамляющими лицо. Мать Хильдебранда заставляла ее писать письма на латыни и на английском и мечтала о том времени, когда ее воспитанница сможет копировать и украшать миниатюрами Библию, роскошную новую Библию для аббатства. Элис научилась подолгу стоять на коленях во время молитвы, пока боль в них не перестает ощущаться, а полузакрытые глаза не начинают видеть лишь головокружительные витражи аббатства и парящие вверху лики святых. Когда ей исполнилось четырнадцать, она целый день постилась и молилась всю ночь, а под утро статуя Богоматери обернула к ней святой лик и милостиво улыбнулась. И тогда, поняв, что Дева Мария избрала ее для некой важной миссии, Элис окончательно решила посвятить себя святой и благочестивой жизни.
— Я научусь быть такой, как матушка, — шептала она. — Научусь быть такой, как матушка Хильдебранда.