Джудит Макнот - Укрощение любовью, или Уитни
Уитни была крайне поражена, обнаружив, что она не единственная женщина в Англии, которая терпеть не может сентиментальную чушь, и мгновенно забыла о собственном решении говорить исключительно междометиями.
– А когда героиня не лежит без сознания, – добавила она, весело блестя глазами, – значит, прижимает к носу флакончик с нюхательными солями и льет слезы по некоему безвольному джентльмену, до сих пор не набравшемуся мужества сделать предложение или, того хуже, успевшему отдать руку и сердце другой, недостойной особе. Лично я никогда бы не смогла целыми днями лежать и ничего не делать, зная, что мой возлюбленный стал жертвой какой-нибудь ужасной женщины.
Уитни мгновенно опомнилась и искоса взглянула на тетку, чтобы проверить, не шокирована ли та, но леди Энн рассматривала ее с непонятной улыбкой, таившейся в уголках губ.
– Тетя Энн, могли бы вы питать какие-то чувства к мужчине, который падает на колени и произносит: «О, Кларабел, твои губы – лепестки красной розы, а глаза – две сверкающие звезды». – И Уитни, презрительно фыркнув, пояснила: – Именно в этом месте я помчалась бы за флакончиком с солями!
– И я тоже, – смеясь, согласилась Энн. – Итак, что же ты читаешь, если не унылые любовные романы? – Взяв книгу из-под ладони Уитни, леди Энн взглянула на выведенный золотом заголовок. – «Илиада»? – потрясенно-недоверчиво пробормотала она.
Ветерок зашелестел страницами, и Энн перевела изумленный взгляд на замкнутое лицо Уитни.
– Но она на греческом! Ты знаешь греческий?
Уитни кивнула, краснея от унижения. Теперь тетя посчитает ее синим чулком – очередное темное пятно на репутации.
– Еще латынь, итальянский, французский и немного немецкий, – призналась она.
– Боже милостивый! – выдохнула Энн. – Каким образом ты все это выучила?
– Несмотря на весьма невысокое мнение отца о моих умственных способностях, я просто наивна, но не безмозгла и терзала его каждый день, пока он не пригласил для меня учителей по истории и языкам.
Уитни замолчала, вспоминая, как была уверена когда-то, что, если станет прилежно учиться, сможет заменить отцу сына, которого у него никогда не было. И тогда он, может, полюбит ее…
– Да ты, кажется, стыдишься своих успехов, хотя должна бы гордиться.
Уитни задумчиво поглядела на дом, уютно расположившийся в долине под холмом.
– Конечно, все считают, что обучать женщин таким вещам – пустая трата времени. И по правде говоря, я совсем не способна постигнуть то, что умеет каждая женщина. Шью так, словно делаю это с завязанными глазами, а когда пою, все собаки в округе начинают подвывать. Мистер Туитсуорти, наш местный учитель музыки, утверждает, что от моей игры на фортепьяно у него мгновенно появляется крапивница. Я не умею делать то, что делают другие девушки, и, что хуже всего, ненавижу подобные занятия.
Теперь-то, думала Уитни, тетя окончательно невзлюбит ее, как и все остальные, но так даже лучше. По крайней мере теперь Уитни перестанет бояться неизбежного.
Она взглянула на леди Энн широко раскрытыми глазами:
– Уверена, папа уже успел все рассказать обо мне. Конечно, я для него ужасное разочарование. Он хочет, чтобы я была такой же изящной, скромной и тихой, как Элизабет Аштон. Я пыталась, сколько могла, но ничего не выходит.
Сердце Энн сжалось от боли за это прекрасное, живое, смелое, запутавшееся дитя, рожденное ее сестрой. Коснувшись пальцами щеки Уитни, она мягко сказала:
– Твой отец мечтает о дочери, подобной камее, – деликатной, бледной, невыразительной, во всем повинующейся его воле. Но вместо этого его дочь похожа на бриллиант – такой же сверкающий, полный радости жизни, и поэтому он не знает, что с ней делать. Вместо того чтобы ценить редкость и красоту камня, вместо того чтобы немного отшлифовать его и явить миру ослепительный блеск, он пытается превратить драгоценность в обычную камею.
Уитни была склонна скорее думать о себе, как о куске угля, но, не желая лишать иллюзий тетю, решила промолчать. После ухода леди Энн она вновь взяла в руки книгу, но вскоре, забыв о подвигах героев, перенеслась мыслями к Полу.
Вечером, спустившись в столовую, она почувствовала, что атмосфера в комнате странно накалена – никто даже не заметил, как она подошла к столу.
– Когда вы намереваетесь сказать девочке, что она едет с нами во Францию, Мартин? – рассерженно требовал дядя. – Или решили ждать до самого отъезда, а потом просто швырнуть дитя в карету и хлопнуть дверцей?
Перед глазами Уитни все поплыло, и на какое-то ужасное мгновение ей показалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку. Девочка остановилась, пытаясь взять себя в руки и проглотить горький ком, застрявший в горле. Ноги по-прежнему тряслись, отказываясь ее держать.
– Разве я куда-то еду, папа? – осведомилась она, стараясь казаться спокойной.
Все мгновенно повернулись и уставились на нее. Лицо Мартина выражало лишь нетерпение. Губы были раздраженно сжаты.
– Во Францию, – бросил он резко, – будешь жить с тетей и дядей, которые пообещали попытаться сделать из тебя настоящую леди.
Стараясь не встретиться ни с кем глазами, чтобы не расплакаться, Уитни уселась за стол.
– Надеюсь, ты сообщил тете и дяде, чем они рискуют? – едва выговорила она, собрав все силы, лишь бы не дать отцу увидеть, что он делает с ее сердцем, и холодно взглянула в виноватые, смущенные лица родных. – Отец, видимо, забыл объяснить, что, приняв меня в свой дом, вы рискуете навлечь на себя бесчестье. Кроме того, у меня ужасный характер, манеры уличной девчонки, и я совершенно не умею вести беседу за столом!
Тетя наблюдала за ней с нескрываемой жалостью, но отец по-прежнему смотрел на нее с каменным безразличием.
– О папа, – прошептала она прерывающимся голосом, окончательно потеряв самообладание, – неужели ты действительно настолько презираешь меня? Так ненавидишь, что решил отослать с глаз долой? – На глаза навернулись слезы, угрожая перелиться через край, и Уитни поспешно встала. – Прошу извинить меня… я сегодня не очень голодна.
– Как вы могли! – вскричала Энн после ухода девочки, поднимаясь со стула и разъяренно глядя на Мартина. – Вы самый бессердечный, бесчувственный… С каким удовольствием я вырву ребенка из ваших лап! Не понимаю, как она сумела так долго терпеть весь этот ужас! Я бы никогда не смогла так!
– Вы придаете слишком большое значение ее словам, мадам, – ледяным голосом отозвался Мартин. – Уверяю вас, она расстроилась так сильно вовсе не из-за предстоящей разлуки со мной. Я просто слишком рано положил конец ее планам! Хватит ей строить из себя дурочку из-за Пола Севарина! Вся округа потешается над ней! С меня довольно!
