Мэри Брэддон - Любимый враг
– Но Рэннока вы любили, – сказал Фонс.
– Да, его одного, и любила по-настоящему. Он был самый красивый, самый храбрый, и всегда и во всем настоящий джентльмен. Хотя нельзя сказать, что в карты он играл честно. Но ему надо было как-то добывать средства к существованию.
– Вы его любили – и заманили обманом туда, где его ждала смерть. Вы сказали Болиско, куда он собирается ехать и что у него с собой деньги в крупных купюрах.
– О, Господи, да! Я ему сказала. Я всегда болтала, чего не следует.
– Вы написали письмо.
– Он велел мне его написать, и я должна была подчиниться. Я просила Дика встретиться со мной в Саутхэмптоне. Джим говорил, что если он увидится с Рэнноком до его отъезда, то, может быть, удастся выманить у него несколько фунтов ради старой дружбы, а Джим почти совсем обнищал, он отставной спортсмен и растерял всех друзей. У меня и в голове не было, что он замыслил недоброе, ведь в прежние времена на Эбби Роуд они были приятелями, и я почти не сомневалась, что Дик ему поможет. Я не хотела писать, но он меня заставил, он угрожал мне. А вы ведь не знаете, что за человек Болиско.
– Нет, знаю. Знаю, что он хладнокровный убийца, и что, когда вы с Рэнноком шли по берегу, Болиско подкрался сзади и ударил его по голове тяжелым предметом и раскроил ему череп.
– Разве кто-нибудь это видел? – спросила она, пораженная словами Фонса. – О, Господи, я слышала плеск воды под веслами, когда причалила лодка, и с тех пор во сне я часто слышу, как капает с весел вода – кап-кап-кап – и потом шаги позади нас, и затем удар, и глухой стук упавшего тела. И я сижу здесь у огня, в полутьме, как теперь мы сидим с вами, и вижу, как он лежит, а Болиско стоит около него сбоку, на коленях, и очищает его карманы: вот вынул бумажник, снял часы, стаскивает кольца с руки, вырывает запонки из манжет, и все это молниеносно быстро, и потом он заставил меня подтащить его тело к лодке. А потом я стояла одна на берегу, в темноте, и слышала плеск воды, и он становился все тише и тише. Это как ужасный сон, это кошмар, который мучает меня с тех пор, и он мне все снится и снится, и будет сниться, пока я сама не умру.
Ее голос становился все громче, и это был уже крик. Фонс, видя, что она впадает в истерику, схватил со стола пузырек с морфием и шприц, которые его наметанный глаз заметил еще при первом визите, потому что профессиональные навыки всегда заставляли его сразу же составить как бы мысленный каталог всего, что есть в помещении. Он притянул к себе запястье миссис Рэндалл и ввел большую дозу ее любимого успокоительного средства.
– Бедный друг мой, с вами жестоко обошлись, – сказал он, – но вы должны понимать, в чем теперь заключается ваш долг. Так как вы действовали под принуждением закон будет к вам снисходителен, все вас будут жалеть. Вы должны дать неопровержимое свидетельское показание и помочь нам наказать убийцу полковника Рэннока.
Но этого я никогда не сделаю! – воскликнула она.
– Но как же так, если вы любили полковника Рэннока, вы должны хотеть отмщения за его смерть! Только подумайте, какое зверское это было убийство. Полный сил и жизни мужчина был повержен в прах. Вспомните о его непогребенном теле, которое лежало под лодкой на безлюдном берегу, и только волны прибоя шумели над ним, и никто об этом не знал, и никто не отдал ему последнего долга и военных почестей. Если вы его любили, вы должны желать воздаяния за его убийство.
– Я не могу донести на Джима Болиско, – сказала она, – а если бы даже и смогла, то мое свидетельство ничего бы не стоило.
– Почему же? – спросил удивленно Фонс.
– Потому что он мой муж, а жена не может свидетельствовать против мужа, таков закон, не так ли, Фонс?
– Ваш муж? Это правда?
– Могу поклясться на Библии. Мы поженились в церкви на Бэттерси, когда мне исполнилось только семнадцать лет. Он мне никогда не нравился и с тех пор висит у меня на шее как жернов. Но ему тогда везло, и он приносил мне разные подарки, то колечки, то модные шляпки и тому подобное, и он был первый, кто обратил на меня внимание и говорил, что я красива. Он говорил, что снимет коттедж в Уэндсворте с маленьким садиком, и я буду там хозяйкой, и он наймет мне служанку. Но счастье ему изменило вскоре после нашей свадьбы, которая была тайной. И он ничего не снял, и мы никогда никому не говорили, что женаты, ни отцу, ни кому-нибудь еще. Джим сказал, что наш брак просто шутка, розыгрыш, и лучше обо всем этом забыть. Но когда у меня появился великолепный дом и я купалась в деньгах, и могла очень просто стать леди Уизернси, и только из-за него не могла этого сделать, он обо мне вспомнил. О, поверьте, я знаю, что такое шантаж, мистер Фонс, меня шантажировали с восемнадцати лет. Я должна была доставать Болиско деньги, а иначе – поклялся он – он предъявит на меня свои права. Я жила под мечом этого самого, как его звали,[36] и все эти годы меч висел над моей головой, и с каждым годом я ненавидела Болиско все больше и больше, я и теперь его ненавижу ненавижу ненавижу каждой каплей крови. Я холодею, когда слышу его шаги на лестнице. Я не могу видеть его. Я вспоминаю ту ночь, и как мой бедный Дик лежал, а Болиско своими подлыми руками рвал на нем пальто и шарил у него по карманам, словно дикий зверь настигший добычу.
– Но вы хотите, чтобы он понес наказание за это зверское убийство, да?
– Нет, я ничего не хочу, только, чтобы все это поскорее кончилось. Уйти, избавиться от всего этого ужаса, вот чего я хочу. Неужели вы думаете, если они повесят Болиско, я успокоюсь или забуду, какой я дрянью была сама, и как Дик всегда меня прощал и возвращался ко мне, даже после того, как я скверно с ним поступала, забуду, что написала письмо, погубившее его? Что мне за дело до Болиско? Пусть еще убьет кого-нибудь и пусть его за это вздернут. Мне безразлично. Мне все равно будут сниться кошмарные сны, пока я не засну навсегда. Но, может быть, и там, кто знает? Может, и под землей снятся страшные сны, как здесь? Может быть, там снится один длинный сон об адском огне и могильных червях!
– Ну, ну, миссис Рэндалл, не отчаивайтесь, – сказал Фонс мягко. Ему было жаль ее, но что он мог сказать в утешение? Он смотрел на нее, видел ее увядшую красоту, думал о ее жизни и о жизнях двух мужчин, которых она погубила. Она посеяла ветер и пожала бурю, и Фонс не видел для нее никакой надежды в беспросветном будущем. Что он мог поделать? Он пришел, чтобы нанести рассчитанный, сокрушительный удар, который, по его мысли, должен был заставить ее сознаться в убийстве, он был уверен, что она была в нем невольной соучастницей. Он преуспел в своем намерении, но его успех ничего не значил, раз показание этого важнейшего свидетеля не могло быть заслушано в суде.
