Дженнифер Блейк - Испанская серенада
Остальные нашли себе более интересный предмет для разговоров — поединок. Их невозможно было оторвать от этой темы, как стайку дурашливых щенят — от особенно полюбившейся им игрушки. Трудно было сделать какие-либо выводы. Никто не мог толком объяснить, откуда у Филиппа взялась настоящая шпага. Возможно, клинок случайно не был затуплен. Приготовления проходили в спешке, и кто-то, например один из друзей Филиппа, мог в темноте пропустить этот клинок, и таким образом тот попал в снаряжение одного из всадников. Но если это предположение верно, остается неясным, как человек мог не заметить, что держит в руках настоящее оружие. Среди жителей островов часто затевались дуэли, и они должны были неплохо владеть шпагой, чтобы постоять за себя. Заметить, что твой клинок заострен, и при этом сохранять невозмутимость вполне возможно, но ведь это прямое нарушение кодекса чести. И потом, если предположить, что острая шпага была «в игре» все время, то как объяснить, что ни один из членов команды ни разу не был ею задет?
Похоже, шпага выплыла на свет Божий во время сражения верхом. У первой же свалившейся лошади было ранено колено. Можно было смело заявить, что рана нанесена умышленно, но в драке всякое бывает. Вдруг это случайность. А может быть, все же нет?
Филипп утверждал, что обнаружил эту шпагу рядом с собой, когда его собственная сломалась. Лгал ли он? Возможно, он сам все это подстроил, чтобы все преимущества оказались на его стороне.
Чарро был склонен верить в непричастность Филиппа к попытке убийства. Но если не он, то кто же? Один из друзей Филиппа мог сделать это из чувства мести или подсунуть острый клинок Филиппу, чтобы просто помочь ему постоять за себя. Не следовало также отметать предположение, что все это дело рук человека дона Эстебана. Но кто он?
Если принять во внимание выстрел, который поразил Рефухио, можно было предположить, что подручный дона Эстебана плыл с ними на корабле от самой Испании. С тех пор как они покинули Гавану, других покушений на жизнь Рефухио не было. Это могло означать, что неизвестный остался на острове или что он просто поджидает очередного удобного случая.
Характер нападений наводил на определенные размышления. Казалось, убийца настолько труслив и малодушен, что не решается действовать самостоятельно, а предпочитает нанять для исполнения своего плана кого-нибудь другого. Это также означало, что неизвестный абсолютно уверен, что не справится с Рефухио, если встретится с ним один на один. Он, возможно, человек пожилой, малознакомый с огнестрельным и холодным оружием. А может быть, это женщина?
Рефухио редко участвовал в дискуссиях по поводу покушений на его жизнь. Какие у него самого соображения на этот счет — понять было невозможно. Он не держался отчужденно, нет. Он играл в карты со своими спутниками, играл для них на гитаре, развлекал всех разными забавными историями, был образцом галантности по отношению к дамам и изводил мужчин, устраивая на палубе корабля нечто вроде показательных боев, где они дрались на шпагах и врукопашную, и заставляя их по-обезьяньи карабкаться вслед за собой с мачты на мачту, с реи на рею. Но как только речь заходила о покушениях, он ловко изобретал способ, чтобы уклониться от разговора, и исчезал.
Спал он один.
Правда, узенькая койка в общей каюте совсем не располагала к созданию романтической обстановки, но Пилар была уверена, что Рефухио это вообще не нужно. По отношению к ней он вел себя вежливо — и только. С тех пор как они покинули Гавану, Рефухио заметно отдалился от Пилар, хотя иногда она ловила на себе его внимательный взгляд, который волновал ее до глубины души. Некоторым утешением было то, что более приветливым с доньей Луизой Рефухио тоже не стал. Пилар очень интересовало, доволен ли Рефухио тем, что теперь у него была возможность избегать свиданий с вдовушкой. Пилар хотелось, чтобы это было именно так.
Около полудня корабль бросил якорь в бухте на подходе к Новому Орлеану. Ближе к вечеру со всеми формальностями было покончено: довольно беглый таможенный досмотр был позади, разрешение высадиться на берег получено. Отряд быстро покинул корабль и добрался до города, когда уже почти совсем стемнело. Владения доньи Луизы находились немного в стороне от основного поселения, рядом с протокой, носившей название Сен-Жанской.
Дом, который вдова унаследовала после смерти супруга, представлял собой довольно неказистое, выбеленное снаружи строение, построенное в смешанном французско-вест-индийском стиле. В нем было два этажа, по шесть комнат на каждом, и навесы по бокам над верандами, окружавшими верхний и нижний этажи со всех четырех сторон. Здесь также была пристройка, которую называли «холостяцким крылом». Она по традиции отводилась старшему сыну в семье или использовалась для проживания бедных родственников и гостей. Стены состояли из вертикальных балок со множеством щелей между ними, заткнутых комьями глины, перемешанной с конским волосом и мхом.
Их встретила экономка-мулатка и двое ее девочек-подростков. Они занимали комнатку на первом этаже дома. По-испански они, похоже, совсем не понимали, но донья Луиза на вполне сносном французском языке живо растолковала бывшей любовнице своего мужа, кто она такая и зачем сюда приехала. Мулатка поначалу заупрямилась, но скоро ей пришлось смириться с тем, что нужно прибрать в комнатах, подогреть воду для купания и приготовить ужин.
Донья Луиза быстро почувствовала себя как дома и даже вошла во вкус, стремительно носясь взад и вперед по анфиладе комнат и распределяя помещения. Для себя она выбрала угловую спальню, для Рефухио отвела апартаменты, сообщающиеся напрямую с ее собственными. Пилар была выслана в одну из комнат в передней половине дома, отделенную от спальни Рефухио гостиной. Балтазара и Исабёль Луиза поселила в «холостяцком крыле», вместе с Энрике и Чарро. Распределив все так, что лучше всего устроенной оказалась она сама, донья Луиза приказала мулатке и ее дочерям перетаскать багаж в приготовленные комнаты.
— Нет.
Это возражение, простое, но решительное, исходило от Рефухио.
— Что такое? — Донья Луиза повернулась к нему, и ее брови удивленно приподнялись.
— Прости меня, но я не согласен. Все это очень мило с твоей стороны, ты заслужила нашу горячую благодарность за оказанное нам гостеприимство. Но, к моему глубокому прискорбию, я вынужден отменить твои распоряжения. Я отвечаю за своих людей и прежде всего должен позаботиться об их безопасности.
Любезности доньи Луизы как не бывало. Она сделала нетерпеливый жест.
— Так что тебя не устраивает?
— Я предпочел бы, чтобы рядом был тот, кто зависит от меня и во мне нуждается.
