Карен Рэнни - У дьявола в плену
– В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.
Она отмахнулась.
– Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.
– Я сыт Египтом по горло! – резко бросил он. – Лучше займемся чем-нибудь шотландским.
Она улыбнулась:
– Шотландским?
Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.
Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.
– Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.
Глава 19
– Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, – сказал Маршалл. – Когда замахиваешься, следи за мячом.
Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.
Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.
Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.
– Давай еще раз.
Она взяла биту обеими руками и сказала:
– У меня получилось лучше, чем раньше.
– Я удивлен, что ты никогда прежде не играла в гольф, Давина. Это же шотландская традиция…
– Знаю, – прервала она его. – Первые правила игры были написаны в 1744 году. Я знаю об игре, но это не означает, что умею играть. Печальная правда в том, что у меня вообще не очень хорошо получается, Маршалл. – Она хмуро посмотрела на мяч, сосредоточилась на нем, а потом замахнулась изо всех сил. Мяч взлетел в воздух, ударился о поперечную балку на потолке и с грохотом приземлился на какой-то стул. – Ура! Я попала в четвертую лунку.
– Я все равно выигрываю, – заявил он. Стук в дверь не позволил ей ответить. Джейкобс остановился в дверях, глядя на них обоих.
– Сэр, – сказал камердинер. Он был явно чем-то обеспокоен. – Меня послали поговорить с вами.
– Кто тебя послал, Джейкобс?
– Дворецкий, ваше сиятельство, и три служанки.
– Не экономка? – поинтересовалась Давина.
– Никто не захотел ее беспокоить, ваше сиятельство, – ответил Джейкобс, отвешивая ей поклон.
– Неужели все так боятся этой женщины?
Она ждала, что Джейкобс ответит на ее вопрос утвердительно, но он лишь слабо улыбнулся:
– Мне поручили попробовать защитить некоторые предметы Эмброуза, которые являются исторической ценностью.
– Предметы?
– Ваше сиятельство, не передвинуть ли мне, например, некоторые вазы? Или чем-либо прикрыть наиболее ценные окна? – Джейкобс бросил взгляд на один из самых красивых витражей. – Может быть, закрыть его войлоком, сэр? Этому окну триста лет.
– По-моему, нас журят, Давина, – обратился к ней Маршалл.
– Нас ставят на место, – ответила Давина, опуская биту. – А как насчет люстры, Джейкобс? На мой взгляд, Маршалл ее почти разбил.
Несколько подвесок нижнего яруса действительно были в плачевном состоянии.
– Не дадите ли мне какой-нибудь совет, Джейкобс? – спросила Давина. – Я не совсем уверена, что Маршалл играет честно.
На лице Джейкобса отразился ужас.
– Ваше сиятельство, я не играю в гольф и ничего в нем не понимаю.
– Молодец, Джейкобс, что поддержал меня, – сказал Маршалл.
Джейкобс попятился вон из комнаты. Было слышно, как он приказал служанкам принести войлок.
Маршалл и Давина переглянулись.
– Расскажи мне еще раз, что такое птичка, орел и альбатрос, – попросила Давина Маршалла.
– Не думаю, что тебе следует беспокоиться о них. Все эти слова относятся к отличным ударам.
– Но я могла бы попрактиковаться. Тогда я наверняка у тебя выиграла бы.
– Сейчас моя очередь, – с улыбкой ответил Маршалл.
– Тебе не кажется, что это не очень по-джентльменски – так открыто торжествовать?
– Просто я слишком азартен, вот и все.
– Все же я должна еще попрактиковаться. Мне очень хочется у тебя выиграть.
– Сегодня это не случится, – сказал он и рассмеялся, когда она ударила его рукой по плечу.
– Давай играй, – сказала она и шлепнулась на стул.
Он прислонил биту к небольшому столику, подошел к ней и, протянув руку, поднял со стула.
– Ты способная ученица и за это должна быть вознаграждена. Я целый час буду делать все, что ты захочешь.
– Всего один час? Я требую весь день. А еще лучше… я жажду провести с тобой целую ночь. Ты будешь спать рядом со мной до самого утра.
– Давина. – Он обнял ее и наклонился так, чтобы его нос коснулся ее носа. – Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, какая ты непредсказуемая?
Она улыбнулась:
– Постоянно. Непрерывно. Неизменно. Всегда.
– Но еще не ночь.
– Не ночь, – согласилась она. – Сегодня дождь льет не переставая, а гром гремит так, что гроза, наверное, не скоро закончится.
– И что нам делать со всем этим временем? – спросил он, поцеловав прежде мочку ее уха. – Мы можем перейти в какое-нибудь тихое, уединенное место и обсудить, чем мы могли бы заняться.
– Но выбирать буду я.
– И что бы ты хотела, чтобы я делал?
– Целовал меня везде – в глаза, в нос, в шею, в грудь, – без намека на улыбку, сказала она. – Представил бы себе, что я – иероглиф, а ты изучаешь все изгибы моего тела и определяешь, что они символизируют.
Он огляделся, очевидно, для того, чтобы убедиться, что в комнате, кроме них двоих, никого нет, и обхватил ладонью одну ее грудь.
– Например, этот изгиб? Как ты думаешь, какое у него самое важное значение?
– Питание? Плодородие?
Он удивил ее тем, что прижал к себе и обнял. Больше он ничего не сделал – просто окружил ее своим телом, словно она была ценнейшим артефактом, который нуждается в защите.
– Что ты делаешь? – почти шепотом спросила она.
– Держу тебя, – таким же шепотом ответил он и провел пальцами по ее спине и ягодицам. – Зачем ты так утягиваешься корсетом? Тебе этого не нужно.
– Ты хотел бы, чтобы я была распутной, Маршалл? – Со мной – да.
Их окружала тишина большого зала. Ей вдруг захотелось поблагодарить его за то, как он к ней относится, но как такую мысль можно выразить словами?
Поймет ли он?
А как было бы хорошо рассказать ему все, чего он не знал о ней, притом во всех деталях. Хотя о себе Маршалл говорит очень сдержанно, будто опасаясь, что она осудит его или ужаснется тому, что он сделал.
Могла ли она чувствовать к этому человеку что-нибудь, кроме любви?
– Останься со мной на всю ночь, – прошептала она, прижавшись щекой к его груди. – Прошу тебя, Маршалл.
– Давина…
– Ты не сделаешь мне больно. Я это знаю. Поверь мне, как я верю тебе.
Он ничего не ответил, только по-прежнему обнимал ее руками. В эту минуту в ее душе шевельнулась слабая надежда.
Маршалл проводил ее в спальню и зашел, прикрыв за собой дверь. Не отрывая от нее глаз, он начал раздеваться.
