Кинли Макгрегор - По приказу короля
Калли стало еще хуже, когда она подумала о том, как по-разному люди ее клана встретили его братьев и как они обошлись с Сином и Саймоном, как она сама ушла от мужа, чтобы позаботиться о его братьях, оставив его со свежей раной, одного.
Син всегда был один.
Боже правый, Калли так хотелось иметь возможность вернуть этот день и изменить его. Сина отталкивали чаще, чем кого-либо другого, и Калли было больно за него. Она плакала от того, что с ним так обращались, и в душе знала, что никогда не допустит того, чтобы они расстались и он снова остался один.
— Син, я хочу, чтобы вы всегда были со мной. Услышав это, он скривил губы и выпрямился.
— Не смейтесь надо мной, — сердито бросил он. — Мне не нужна ваша жалость.
Да, ему нужна была только ее любовь. Но он так долго прожил вообще без всякой любви, что Калли подумала, не будет ли это уже слишком поздно для него. Быть может, это окажется чересчур сильным потрясением.
— Я чувствую к вам совсем не жалость. — Калли шагнула, чтобы коснуться его локтя, и, к ее изумлению, Син не отстранился от нее, Она нежно водила пальцами по бицепсам его здоровой руки, а потом по щеке, до тех пор пока он не взглянул на нее и не прочел искреннее чувство в ее глазах. — Вы мой муж, Син. Мы поклялись перед Богом, и я всегда буду с вами.
Син был не в силах представить себе их вместе, не в силах поверить, что она на самом деле говорит о них двоих — о себе и о нем.
Глядя в пол, Син вспоминал те случаи в своей жизни, когда сам себя обманывал. Вспоминал, как он лежал, избитый Гарольдом, и думал, что отец отправил его из дома просто потому, что рассердился на него, и что, если бы он был послушным и делал все, что требовали англичане, а не огрызался Гарольду, ему бы позволили вернуться домой, как обещал король Стефан, и отец принял бы его обратно с распростертыми объятиями.
Но отец все так же не обращал на него внимания, а в письме отца Генриху вообще даже не упоминалось имени Сина и не было какого-либо обращения к нему как к сыну. Письмо было холодным и грубым, Окончательный отказ до сих пор был незаживающей раной в сердце Сина.
Син вспоминал удары сарацинских плетей и побои, которые ему приходилось терпеть во время учения. Ему помогало остаться в здравом уме лишь то, что в глубине души он сохранял надежду: если ему удастся убежать от сарацин и вернуться в Англию, все будет хорошо и народ его матери, безусловно, радушно примет его.
Однако после того как Генрих вернул его в Лондон, к нему относились хуже, чем к прокаженному, хуже, чем к еретику.
Предательство — это единственное, с чем .он встречался в жизни, единственное, в чем он не сомневался, и он с сожалением убрал наконец с лица руку Капли. Он не был уверен в том, что Калли его не предаст, если он до конца откроется ей.
— Уже поздно. Вам пора спать.
— А вы где будете спать?
— На полу у камина.
У Калли от досады задрожали губы, но она постаралась не дать пролиться слезам. Ей так хотелось найти подход к нему, заставить его поверить в нее — поверить в них, но Син снова замкнулся.
Он стал раздеваться, и Калли отметила, как при свете огня поблескивают его смуглые плечи. Затем он бросил на пол шкуру с кровати и лег на нее, обнявшись со своим мечом. Калли сжала кулаки, в этот момент она готова была задушить мужа за его упрямство.
Что предпринять, чтобы достучаться до сердца этого человека?
Глядя на огонь в камине, Син прислушивался к движениям жены, и больше всего ему хотелось присоединиться к ней в постели, забраться туда, заключить Калли в объятия и наконец познать райское блаженство, то единственное место рая, на которое может рассчитывать подобный ему человек. Но он привык к несбывшимся мечтам.
Неожиданно у его затылка упала подушка, и, оглянувшись, Син увидел, что Калли устраивает у него за спиной постель.
— Что вы делаете?
— Я как Руфь. — Пожав плечами, она опустилась на пол и потянула на себя одеяло Сина. — Моя постель там, где мой муж. Если вы не хотите прийти в мою постель, тогда я приду к вам в вашу.
— Это смешно.
— Да? — Приподнявшись на локте, Калли посмотрела на Сина. — А мне кажется нелепым лежать на холодном каменном полу, когда всего в нескольких шагах вас ожидает удобная кровать.
Син закрыл глаза, не имея сил возразить ей и справиться со своими беспорядочными эмоциями, все еще бурлившими внутри его. Он только что открыл ей такие вещи, о которых никогда прежде не говорил. Никто, даже его братья, никогда не знали, что его мать сказала ему или сделала с ним в тот вечер.
Син устал и ослаб, ему хотелось только одного — отдохнуть от своего прошлого.
— Идите в кровать, Калли.
Но она не ушла, а просто свернулась калачиком возле него и продолжила разговор:
— Почему? Я сделала что-то не так в нашу брачную ночь? Я чем-то разочаровала вас?
Син едва не задохнулся, вспомнив, какой она была тогда теплой и податливой. Она никогда не делала ему ничего плохого — до этого самого момента, когда отказалась сделать то, о чем он ее просил.
— Нет, я не разочарован.
— Тогда почему вы не хотите обнять и поцеловать меня?
Его обожгла мысль о том, что она, обнаженная и горячая, лежит в его объятиях. Несколько ее слов пробудили к жизни и воспламенили его тело. Калли была первой женщиной, которая добивалась его расположения, это было приятно и возбуждающе.
— Не могу поверить, что веду с вами такой разговор.
— Что ж, прекрасно, никаких разговоров. Тогда просто лежите здесь и делайте вид, что меня не существует. Между прочим, вы большой мастер этого дела.
Обида в ее голосе кольнула Сина. Он не хотел обижать Калли, он только хотел, чтобы она оставила его одного.
— Калли, вы здесь ни при чем. Почему вы не можете примириться с тем, что я бесчестный, подлый и к тому же незаконнорожденный, и оставить меня в покое?
— Как делают все остальные? — Да.
Калли села и наклонилась над ним. Ее груди коснулись руки Сина, и в ответ на это невинное касание желание захлестнуло его. Калли, прищурившись, внимательно всматривалась в мужа. Ее щеки горели от возмущения, в зеленых глазах отражался свет огня, медные локоны упали ей на лицо, и ее естественная красота приковала Сина к месту.
— Потому что я не верю, что вы подлый, и знаю, что вы не бесчестный. А относительно незаконности рождения… это едва ли ваша вина.
Положив подбородок ему на предплечье, Калли смотрела на мужа голодными глазами, которые он считал просто волшебными.
Как у такой женщины могло возникнуть желание иметь с ним что-то общее?
— Вы мой муж, и, если вы мне позволите, я буду любить вас.
Эти слова…
Они разорвали Сина на части и сделали его беззащитным. Но он не мог им верить, он все прекрасно понимал.
