К чужому берегу. Предчувствие. - Роксана Михайловна Гедеон

Расширившимися от ужаса глазами я смотрела, как он ходит взад-вперед по дорожке, сжимая кулаки и в ярости изрыгая корсиканские ругательства. Мало того, что я никогда прежде не видела человека, который впадал бы в такое неистовство только от того, что кто-то не подчинился его воле, — я еще и пришла в трепет от смысла его слов. Что там у них за разговор был с Александром? Почему генерал называет его убийцей? Не собирается ли он расправиться с моим мужем? Я ощутила такой смертельный страх за герцога, что мертвенная бледность разлилась по моему лицу, все слова пропали.

Бонапарт заметил это и истолковал по-своему. Гнев его утих так же мгновенно, как и вспыхнул; он остановился и довольно едко спросил:

— Вы хотите вернуть сыну имущество. Я навел справки: его леса в Нормандии еще не проданы.

Я хотела что-то ответить, но не смогла произнести ни слова, только кивнула.

— Как вы думаете, возвращение лесов зависит от вашего мужа или от меня?

Я по-прежнему молчала. Вспомнились слова всезнающей Эме де Куаньи: «Возвращение собственности возможно в виде милости, а не как признаваемое право». Милость первого консула — какова же ее цена?

— А ваш дом на площади Вогезов? Он довольно хорош. Но правильно ли оформлены на него документы? Да? Или там есть чем заняться правосудию?

Он, оказывается, знал обо мне чуть ли не все и задавал мне вопросы, на которые, собственно, не нужны были ответы. Это был шантаж чистой воды. Я закусила губу. Подобные разговоры я в жизни еще ни с кем не вела… разве что с бароном де Батцем, в страшные годы террора, когда он тоже шантажировал меня. Подумать только, чего только ни употребил Бонапарт по отношению ко мне за последние полчаса: он и льстил, и входил в доверие, и угрожал, и запугивал. Что за чертовское поведение… именно чертовское?

— Что же я должна сделать? — выговорила я с усилием.

— Прежде всего, мадам де Ла Тремуйль, вы должны со вниманием относиться ко всем моим просьбам, — сказал генерал с нажимом. — Кстати, это касается и приглашения моей матушки. Я люблю, когда к ней проявляют уважение.

Оказывается, он и это знал. О письме Жозефа Бонапарта ему было известно и каким-то образом он догадывался, что я собираюсь проигнорировать завтрашнее приглашение. У меня действительно не было ни малейшего намерения посещать Летицию Бонапарт на улице дю Роше, я считала это неважным.

— Хорошо, я поеду к вашей матери, — сказала я довольно прохладным тоном. — Что еще я должна исполнить, генерал?

— Об этом вы узнаете позже.

Уже удаляясь, Бонапарт обернулся и снова смерил меня взглядом.

— Между прочим, тогда, на балу, вы были одеты лучше. Эти дрянные белые кружева вам не идут.

Я ничего не ответила на эту дерзость, слишком потрясенная другими вещами. Мне многое надо было обдумать. Скрип сапог Бонапарта давно затих в глубине аллеи, и я все еще стояла, комкая в руках шелковую сумочку, и тысячи сумбурных мыслей не давали мне сдвинуться с места.

3

Летиция Бонапарт жила у своего старшего сына Жозефа и занимала несколько комнат в левом крыле дома, купленного им недавно в конце Елисейских полей. Это были и вправду почти поля — в нескольких туазах от особняка заканчивалась городская мостовая и начиналась пустошь, заросшая клевером, ясноткой и полевыми цветами. Благодаря этой удаленности от городской суеты воздух здесь был удивительный. Не приходилось сомневаться, что через несколько лет черта Парижа передвинется далеко за отель Жозефа на улице дю Роше, и жилище это станет обычным городским особняком.

Матери первого консула было около пятидесяти лет, но она выглядела почти старухой, сухой и приземистой, в своем скромном платье из коричневой саржи и кружевном чепце, украшенном золотой булавкой. Я застала ее за карточной партией, в которую она играла с одним из своих корсиканских родственников. Лицо ее было морщинистое и смуглое, со следами некоторой былой красоты, осанка прекрасная, несмотря на невысокий рост, кроме того, в ее фигуре не было того несоответствия между небольшим ростом и чрезмерной величиной головы, которое, как я заметила, наблюдалось у многих братьев и сестер Бонапартов — очевидно, недостаток этот передался им по отцовской линии. Мадам Летиция была сложена абсолютно пропорционально, вот только указательный палец на правой руке у нее совсем не сгибался, когда она раскладывала карты, торчал, как рукоять пистолета, и это выглядело странно. Вероятно, это был результат застарелой невылеченной травмы.

Подняв на меня маленькие черные — настолько черные, что напоминали ягоды терновника — глаза, опушенные короткими густыми, как щеточка, ресницами, она выговорила по-французски медленно и очень неумело:

— Я ждала вас к обеду, мадам. Что помешало вам прийти?

Поклонившись старой даме (она же была матерью правителя теперь, не так ли?), я сказала с легким вздохом:

— Мое здоровье не в самом лучшем состоянии, сударыня. Чуть больше месяца назад я родила сына и еще не полностью оправилась. С самого утра у меня ужасно болела голова, и я смогла приехать только сейчас, когда мне полегчало.

Это была неправда, конечно. Я и не собиралась приезжать сюда к обеду, несмотря на все завуалированные угрозы первого консула. Я вообще долго терзалась сомнениями, стоит ли мне появляться здесь, и эти раздумья стоили мне чуть ли не бессонной ночи. Одна сторона моей натуры всеми силами восставала против этого визита. Принцесса де Ла Тремуйль де Тальмон, наследница старинного рода, жена герцога дю Шатлэ — в гостях у корсиканцев сомнительного толка?! Зачем? Чтобы потешить их самолюбие? Послушать сказки об их происхождении или, чего хуже, своем собственном? Этого последнего я боялась как огня. Сплетня о «кузине Бонапартов» казалась мне крайне возмутительной. Да, моя мать была из Тосканы, но на этом и заканчиваются все совпадения. И с Бонапартами я связана не больше, чем все люди, родившиеся в этой провинции!

— Наши в Париже говорят, что их род из Сан-Миниато, — болтала вчера Стефания, передавая мне разговоры, которые звучали среди живущих в Париже уроженцев Тосканы. — В семье Тортони абсолютно в этом уверены. А что такое Сан-Миниато? Это практически Флоренция!

Поскольку моя племянница Жоржетта собиралась замуж за наследника семьи Тортони, то выходило, что надежнее источника и быть не может. Я огрызалась:

— Оставь меня в покое со своим Сан-Миниато! Я не оттуда, а из деревни под Пьомбино. И похвастать близостью с