Анита Миллз - Дикая роза
Привязав лошадь к одному из карликовых дубков, которых здесь были целые заросли, Хэп сбросил одежду и, взяв кусок мыла, осторожно вошел в реку. Вода оказалась довольно холодной, и он поспешил окунуться, а затем, вынырнув, намылился с головы до ног и бросил мыло на берег. Окунувшись еще несколько раз, он выбрался из реки и, передернувшись всем телом, отряхнулся от воды, словно выкупавшийся пес.
Обсохнув на теплом воздухе, он налил в кастрюльку воды, установил на седле зеркальце и принялся намыливать лицо. «Напрасно стараешься. Все равно в ее глазах ты будешь грубым, неотесанным мужланом». Пусть даже и так, но это вовсе не означает, что он должен выглядеть хуже, чем может. Прежде чем начать бриться, он внимательно рассмотрел свое отражение, пытаясь определить, не старят ли его усы. Решив, что старят, он без колебаний избавился от них. Он считал, что ему не стоит пренебрегать ни единой мелочью, чтобы казаться хоть немного привлекательнее. В довершение всего он побрызгал на себя сиреневой водой, купленной в Форт-Силле. В такую жару это не помешает.
С волосами было посложнее. Он вздохнул и, вынув из седельного вьюка расческу, принялся старательно распрямлять прилипшие к голове мокрые пряди, пытаясь возвратить волосам их обычную (впрочем, столь ему ненавистную) волнистость. Он собирался купить по дороге «бальзам Харрисона» – специальную жидкость для волос, с помощью которой можно было бы придать им нужную форму, но везде, где он останавливался, бальзама не оказывалось. Так что его непокорным кудрям ничто не мешало проявлять свой буйный нрав. А в том, что они норовисты, не было никаких сомнений.
В конце концов он сдался и, натянув на себя чистую одежду, уложил все принадлежности на место и вскочил в седло. Скорее всего, его внешность не представляет для Энни Брайс особого интереса, но, по крайней мере, он сделал все возможное, чтобы произвести на нее благоприятное впечатление. А теперь ему предстояла нелегкая задача убедить ее не торопиться с поездкой в Команчерию, а сначала побывать в Остине и еще раз попытать счастья у тамошних чиновников.
Зная, что вернется не скоро, если вообще когда-нибудь вернется, Энни пропалывала мотыгой землю на могиле Итана, готовя ее под цветник. Ей хотелось перед отъездом придать этому месту как можно более привлекательный вид. Опустившись на колени, она отбросила в сторону последний из выкопанных сорняков и принялась заостренным концом садовой лопатки проделывать лунки в земле, которую накануне полила водой, чтобы сделать помягче. Затем аккуратно отделила друг от друга выкопанные с корнем полевые цветы и стала сажать их по одному в каждую лунку. Даже в том случае, если ей не суждено возвратиться домой, полевые цветы будут долгие годы расцветать вновь и вновь, украшая это столь дорогое ей место.
Она окинула взглядом ровные ряды высаженных цветов и, оставшись довольна своей работой, встала на ноги и вытерла запачканные руки о фартук, надетый поверх голубого ситцевого платья. Ну вот, кажется, все. Теперь ей остается только дождаться Джима Уиллетта, который приедет забрать котят, козу и кур, и тогда она сможет отправляться в город за провиантом и всем прочим, необходимым в дороге.
Отступив на несколько шагов назад, она остановила взгляд на деревянном кресте, поставленном под деревом рейнджерами. Хэп Уокер написал тогда на кресте черной краской печатными буквами:
ИТАН БРАЙС, СУПРУГ И ОТЕЦ.
Ушел из жизни сент. 1870.
– Я еду к ним за Сюзанной, Итан, – прошептала она. – Я возвращаюсь туда, чтобы забрать нашу девочку. Она жива, Итан. Я это знаю, я просто чувствую это.
– Энни! Энни Брайс!
Энни вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. Растерявшись, она не знала, смеяться ей или плакать: через поле на чалом коне к ней приближался Хэп Уокер. Подобрав юбки, она импульсивно бросилась ему навстречу, затем, немного не добежав до забора, опомнилась и в смущении остановилась. Первым ее побуждением было спрятать за спину руки. Но она подавила это желание и, отбросив со лба тыльной стороной руки влажные волосы, замерла в ожидании. Он соскочил на землю и направился к ней.
Она оказалась намного красивее, чем запомнилась по последней их встрече. Теперь она была совсем не худой, и после нескольких месяцев хорошего питания щеки ее округлились и порозовели, отчего она казалась еще более миловидной. Он остановился в метре от нее, упиваясь ее красотой, словно томимый жаждой путник, наконец добредший до источника. Все в ее облике вызывало восхищение – и волосы, в которых, отражаясь, играло яркое солнце, и чудесная, слегка загоревшая кожа, и ярко-голубые глаза, и соблазнительная выпуклость груди под строгим, как у школьной учительницы, платьем, и тонкий стройный стан. Уже от того, что он просто смотрел на нее, у него пересохло в горле.
– Вы чертовски хорошо выглядите, Энни, – только и смог выговорить он.
– Вы тоже выглядите неплохо, – улыбнулась она.
Он казался ей сейчас крупнее и выше, чем тот Хэп, которого она помнила. Белая с открытым воротом рубашка выгодно оттеняла его потемневшую на солнце шею. Затем ее взгляд перешел на его лицо.
– Я вижу, вы сбрили усы, – заметила она простодушно.
– Да, и что вы на это скажете?
– Вы стали каким-то другим.
– Хуже или лучше?
– Просто другим, – и она отступила назад. – Знаете, я не думала, что вы вернетесь.
– Проезжал мимо. Дай, думаю, заеду, – солгал он.
– Вот как?
– Ну да. Мне предложили работу в округе Карнз. Буду там шерифом.
Ее глаза округлились:
– Ведь это Хелена, если не ошибаюсь?
– Верно, она. У них там иногда бывают маленькие неприятности, – проговорил он, сознательно преуменьшая опасность новой работы.
– Вы хотите сказать, там постоянно убивают людей? По крайней мере, об этом все время пишут в газетах.
Тут она спохватилась, вспомнив о законах гостеприимства, и протянула ему руку, но в тот же момент отдернула ее.
– Я рада, что вы заехали. Прошу вас, пойдемте в дом, я сварю вам кофе… – Она прикусила язык и, взглянув на него, пробормотала: – Совсем забыла – ведь вы же терпеть не можете кофе.
– Меня устроит и просто вода.
– Может быть, останетесь на ужин? Ведь вам не обязательно ехать прямо сейчас?
– Да, у меня есть в запасе пара дней.
– Ну вот и хорошо.
Она была ему искренне рада, но память о том, как они расстались перед Рождеством, все же заставляла ее чувствовать себя неловко.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы у меня погостили, но завтра утром я собралась уезжать. Правда, на денек я, пожалуй, могу задержаться, чтобы послушать, как ваши дела, и рассказать о своих.
– Я как раз и заехал к вам, чтобы об этом поговорить – о вашем отъезде, я имею в виду. Давайте сделаем так: вы идите в дом – там все-таки попрохладнее, а я отведу Реда в сарай. И сразу присоединюсь к вам.
