Патриция Поттер - Гордое сердце
— Там кто, дружок?
Волк навострил уши, но с места не двинулся. Маккензи понял, что опасность миновала. Он закатал штанину, осмотрел рану. Из нее хлестала кровь. Хорошо, что кость не задета. Туго перевязав ногу шейным платком, он пережал артерию. Кровотечение тут же прекратилось. Усилием воли он заставил себя подняться, опираясь на ружье. Ковыляя, подошел к скале. С трудом взобрался наверх.
В луже крови лежал человек. Маккензи заметил рану в плече, увидел, что горло разорвано волчьими клыками. Здоровый бандюга… Где-то он его видел. Нагнулся, отер кровь с лица.
Господи, да это же Террелл! Почему в штатском? Что все это значит?
Рядом зарычал волк.
— Спокойно, сидеть!
Закопать бы тело… Ладно, это не к спеху.
В ребенка стрелял, мерзавец! Гореть ему в аду!
Опираясь на ружье, Маккензи спустился вниз и, хромая, доковылял до хижины.
Когда он вошел и опустился на стул, Эйприл не знала, к кому кинуться.
— Помогай сыну, — охрипшим голосом приказал Маккензи.
Дэйви был без сознания. Эйприл прислушалась: дыхание ровное, глубокое. Скорее всего, это болевой шок. Промыв рану, она дрожащими пальцами вдела нитку в иголку, быстро соединила края раны.
— Кто стрелял? — обернулась она к Маккензи.
— Террелл.
— Террелл?
— Да. Он мертв.
— Это я убила его?
— Нет, волк подоспел.
— Уезжать, немедленно уезжать! Если Террелл разыскал твою хижину… — Эйприл запнулась.
Вывод напрашивался сам собой. Если Террелл смог, то и другие доберутся.
— Давай-ка я перевяжу тебе рану, — сказала она, опускаясь на колени.
Разрезав ножом пропитанную кровью штанину, она осмотрела голень. Пуля прошла навылет сквозь мякоть, по счастью не задев кость.
— Думаю, через пару дней рана затянется, и мы сможем тронуться в путь. А ты как считаешь?
Маккензи молчал. А когда заговорил, она не узнала его голос:
— Я повезу вас домой.
Эйприл вскинула голову и задержала дыхание: страдальческая гримаса исказила черты его лица, глаза, полуприкрытые веками, были безжизненными, как у мертвеца.
— Нет, ты не сделаешь этого! — закричала она, понимая, что ничего этим не добьется.
— Мамочка! — раздался голос Дэйви.
— Занимайся сыном, — сказал Маккензи сдавленным голосом. — О себе я сам позабочусь.
Он развязал окровавленный шейный платок, отбросил в сторону. Тонкая струйка крови побежала по ноге. Но Маккензи было все равно. Пусть он истечет кровью, пусть подохнет! Ничего другого он не заслуживает. По его вине женщина и ребенок терпят такие муки. Нет, сначала нужно доставить их домой, а потом уж думать о себе. Взяв со стола чистую тряпку, он стал неумело перевязывать рану. Эйприл не решалась подойти к нему. Знала, что никакой помощи Маккензи от нее не примет. Чувствовала, что он корит себя, винит в случившейся трагедии.
Маккензи стал замкнут и неразговорчив. Будто и не было счастливых дней.
Случилась новая напасть. На следующий день он начал пить.
Вот уж этого Эйприл никак не ожидала.
Вечером, перед тем как перевязать рану, он отправился в загон, где стоял его конь, и вернулся с кувшином спиртного. Выплеснув на рану четверть кувшина, он с мрачным видом уселся на полу и сделал несколько глотков.
Эйприл всю ночь лежала без сна, расстроенная и страдающая. А утром, когда проснулась, его уже не было.
Нашла она его на берегу ручья, рядом лежало полотенце.
— Дэйви уже лучше, — сказала она вполголоса. — Он зовет тебя.
Маккензи сидел молча, опустив голову. Наорать на него? Растормошить? Как сломать стену, которую он без устали воздвигает между ними?
— Маккензи, прошу, не будь таким мрачным. Пойдем, Дэйви ждет.
— Мне лучше исчезнуть из вашей жизни. Моя обязанность — быть постоянно настороже. А я? Размяк, распустил слюни, забыл о первейшем долге! И вот — не уследил. Разве раньше я допустил бы такое?! Уезжаем, как только встану на ноги.
— О возвращении в форт Дефайенс не может быть и речи. Тебя повесят.
— По заслугам! Вы были на волоске от гибели! А если бы Террелл убил меня? Вы остались бы одни в горах. А это неминуемая гибель… Эйприл, мы — глупые мечтатели. Если у тебя есть хоть капля жалости ко мне, позволь мне спокойно уйти. Довезу вас до форта… а там расстанемся навеки.
Взяв ее за подбородок, он приподнял ей голову, посмотрел в глаза чужим, суровым взглядом.
— Поняла, Эйприл? Ты поняла меня наконец?
Невыносимо тяжело видеть любимые глаза ледяными, ожесточенными. Но Эйприл не сдавалась:
— Я пойду за тобой на край света. Отныне мы — одно целое.
— Я стану отрицать все. Ведь церковного обряда не было.
Эйприл уже кипела от негодования:
— Хочешь ехать в форт — пожалуйста! Самоубийца! На виселицу торопишься? А я расскажу всем, что теперь мы — муж и жена. Для меня неважно, освящено наше чувство церковью или нет!
Она поднялась и быстро ушла в хижину. А Маккензи сел на коня и умчался. Пропадал неизвестно где до вечера. Вернулся, ведя за поводья вторую лошадь. Лошадь Террелла, догадалась Эйприл. Она поняла, что он все сделал по-человечески, закопал труп сержанта.
Маккензи зашел в хижину, взял вяленого мяса, кувшин со спиртным. Улыбнулся лишь раз, погладив Дэйви по голове. Ушел и пропал. Наверно, пристроился в загоне. Да что он вытворяет, этот Маккензи! Душу вынимает…
Маккензи ловко увязывал вещи. Работал молча, сосредоточенно. Временами садился, отдыхал. Рана ныла, не давая покоя. Эйприл порывалась помочь, но он обрабатывал ее сам. Дэйви быстро поправлялся. Лишь иногда, неловко повернувшись, тихонько всхлипывал во сне. Эйприл убаюкивала его, стараясь утишить боль.
Дэйви недоумевал: что случилось с Маккензи? Изредка взъерошит волосы, но не подходит, как раньше. Историй не рассказывает. Дэйви с обидой посматривал на своего друга.
— Завтра едем! — объявил Маккензи.
«А что, если сбежать от него? — думала Эйприл. — Пусть поищет!» Но стоило ей подойти к лошадям, как он словно из-под земли вырастал. Нет, не получится. Она решила поговорить с ним. В последний раз. Вдруг передумает? Эйприл оставила Дэйви вдвоем с волком и строго-настрого наказала из хижины не выходить.
Маккензи, как всегда, сидел возле ручья. Заслышав ее шаги, обернулся. Она сразу поняла, что он ждал ее. За что он ее мучает? — подумала она и не смогла удержать слез.
— Не надо, Эйприл. Пожалуйста, не плачь. Не рви мне сердце.
— Маккензи, любимый, что я без тебя?
— У тебя есть Дэйви, отец. Впереди — целая жизнь.
— Но не за счет твоей. Я, конечно, буду жить ради сына. Но разве это жизнь?
Ее слова задели Маккензи. Обняв Эйприл, он прижал ее к себе. Долго стояли они так, черпая силы друг в друге.
