Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
Октябрь прошел с пышным буйством красок, которые околдовали душу Вирджинии. Она никогда не могла представить ничего более сказочного. Удивительное, живописное место. Голубые, порождающие ветер небеса. Солнечные лучи, покоящиеся в мягких складках волшебной страны. Длинные, задумчивые пурпурные дни, лениво струящиеся среди берегов, покрытых золотом листвы. Спящая луна-искательница. Приводящие в восторг бури, сдувавшие листву с деревьев и собиравшие ее в кучи по берегу. Летающие тени облаков. Как могут напыщенные, чопорные миры сравниться с этой красотой?
Ноябрь бесхитростными чарами внес перемену в погоду. С мрачными красными закатами, вспыхивающими в затуманенном пурпуре холмов на западе. С редкими днями, когда суровые леса преображались, становились великолепными и грациозными, с четкой ясностью скрещенных рук и закрытых глаз; дни, полные мягкого, бледного солнечного сияния, просеянного сквозь позднее, безлиственное золото можжевельника, сверкающего среди берез, отраженного от берегов, поросших вечнозеленым мхом, и омывающего колоннады сосен. Дни с высокими небесами из безупречной бирюзы.
Дни, когда исключительная меланхолия, казалось, нависала над всем пейзажем и мечтательность расползалась по озеру. А также дни безудержных темных стихий сильных осенних бурь, за которыми следовали пронизывающие, сырые, ветреные ночи, когда в соснах раздавался колдовской смех, а на берегу жалобно стонали деревья. О чем они стонали?
Старый Том построил прочную крышу на своем доме, и трубы хорошо продувались.
— Теплый огонь, книги, удобство, безопасность от бурь, кошки на коврике. Лунный Свет, — сказал Ральф. — Была бы ты более счастлива, если бы имела миллион долларов?
— Нет, и наполовину не была бы счастлива. Меня утомили бы условности и обязанности.
Декабрь. Ранний снег и Орион на небе. Тусклое сияние Млечного Пути. Пришла настоящая зима, чудная, холодная, звездная зима. Как раньше Вирджиния ненавидела зимы! Скучные, длинные, бессмысленные дни. Бесконечные, холодные, одинокие ночи. Кузина Мелисандра, производящая жуткий шум утренними полосканиями горла. Кузина Мелисандра, ноющая по поводу цен на уголь. Мать, настырная, любопытная, бесцеремонная. Бесконечные простуды и бронхиты или страх перед ними. Надоевшие линименты и розовые пилюли.
Но сейчас Вирджиния любила зиму. Зима была изумительной, несказанно красивой! Дни чистой кристальности. Вечера, подобные кубку совершенства с налитым чистейшим зимним вином. Ночи с мерцанием звезд. Холодные, целомудренные зимние восходы. Чудные иголочки льда на всех окнах Голубого Замка. Лунный свет на березах в серебристой оттепели. Скачущие тени в ветреные вечера: угловатые, искривленные, фантастические тени. Великое молчание, темнота и мрак. Архаичные, варварские холмы. Солнце, неожиданно пробивающееся сквозь серые тучи облаков над длинным белым озером. Серо-ледяные сумерки, разрываемые снегопадом, когда уютная гостиная Данморов со всполохами камина и непостижимыми котами казалась еще более уютной, чем всегда. Каждый час приносил новые открытия и чудеса.
Ральф отогнал машину в сарай Старого Саймона и стал учить Вирджинию, как ходить по снегу босиком, Вирджинию, которая должна была тут же свалиться с бронхитом. Но женщина даже не получила насморка. Позже этой зимой Ральф сам ужасно простудился, и Вирджиния ухаживала за ним, боясь, что простуда перерастет в пневмонию. А простуды самой женщины, казалось, ушли туда, куда скрывается старая луна. Это было к счастью, потому что у Вирджинии даже не было линимента. Она благоразумно купила флакон в Порте, но муж выкинул его в сторону замерзшего озера.
— Никогда не приноси больше в дом такой гадости, — кратко приказал он. В первый и последний раз муж говорил с ней так резко.
Супруги долго бродили по исключительно сдержанным, молчаливым зимним лесам, среди серебристых джунглей замерзших деревьев и везде открывали для себя новую красоту.
Временами им казалось, что они бродят по широко раскиданному миру кристаллов и жемчуга — так белы и правильны были чистота озер и небес. Казалось, что даже воздух хрустел и был невероятно чистым.
Однажды Данморы в нерешительности и восторге остановились у начала узкой тропинки между ровными рядами берез. Каждая веточка и сучок были опушены снегом. Поросль под березами казалась маленьким сказочным леском, высеченным из мрамора. Тени, падающие от лучей бледного зимнего солнца, были дивными и неземными.
— Пойдем отсюда, — сказал Ральф, поворачивая обратно. — Мы не можем варварски войти и нарушить это совершенство своим вторжением.
Однажды вечером они отошли очень далеко, увлекшись снежным видением, точно напоминавшим прекрасный женский профиль. При непосредственном приближении сходство нарушилось, как в сказке о замке Святого Джона. Вблизи это была бесформенная неопределенность. Но на определенном расстоянии и под определенным углом линии профиля были настолько совершенны, что, когда Ральф и Вирджиния взглянули на темный фон сверкающего зимнего заката, оба в изумлении вскрикнули. Благородный лоб, прямой классический нос, губы, подбородок и щеки исполнены так, как будто богиня древности сидела перед скульптором и дышала таким холодом, смешанным с чистотой и девственностью, какой мог продемонстрировать только зимний лес.
— Вот та красота, которую воспевали древние римляне и греки, которую изображали на холстах, которой учили, — процитировал Ральф.
— И больше ни один человеческий глаз, кроме наших, не увидит этого чуда, — выдохнула Вирджиния. У нее было такое чувство, что она жила в книгах Фрэнка Стеджера. Оглянувшись вокруг, Вирджиния припомнила некоторые отрывки, которые она отметила в новой книге Стеджера, привезенной Ральфом из Порта, с просьбой не ожидать, что он тоже прочитает эту книгу.
— Краски зимнего леса так хрупки и нежны, — припомнила Вирджиния. — Как только луна или солнце едва касаются вершин холмов, так, кажется, лес наполняется, нет, не цветом, а ощущением цвета. В конце концов, цвет все равно остается чистейше белым, но появляется впечатление сказочного смешения с розовым и фиолетовым на склонах, в лощинах и закоулках лесной страны. Оттенок красок чувствовался, но стоило посмотреть прямо в том направлении, и он пропадал. Краем глаза вы замечаете, что он притаился вон там, в том месте, где минуту назад была только безупречная белизна. И только когда садилось солнце, устанавливалось царство реальных красок. Тогда красный цвет устремлялся поверх снега, а розовость залива, холмов и реки окутывала пламенем вершины сосен. Только несколько минут откровения, изменения очертаний, и снова все ушло.
