Эльза Вернер - Фея Альп
Он перевел дух, краска вернулась на его лицо.
— Ну, на борьбу с мертвым я согласен. Я не боюсь воспоминаний о тени: они должны исчезнуть в моих объятиях. Эрна, будьте моей!
Она испуганно отшатнулась при этой пылкой мольбе.
— Вы все-таки настаиваете? Ведь я сказала, что не могу полюбить вас. Я думала, что ваша гордость не перенесет такого признания.
— Моя гордость? Где она теперь? Неужели вы думаете, что я мог бы целые месяцы терпеливо добиваться вашей руки, не получая ни слова поощрения, если бы был прежним человеком, который воображал, что судьба обязана исполнять все его капризы? Я получил жестокий урок! Вы были посланы мне роком, который когда-нибудь да настигает каждого из нас, он влечет меня к вам с непреодолимой силой. Эрна, я откажусь от своей бродячей жизни, если ты этого потребуешь! Если ты почувствуешь тоску по родине в тех солнечных странах, которые мне так хочется показать тебе, я вернусь с тобой на холодный, мрачный север! Я помирюсь с ограничениями и узостью здешней жизни ради тебя! Ты не знаешь, что уже сделала из меня и что можешь еще сделать, только не будь такой холодной, такой бесчувственной, как твоя фея Альп на своем ледяном троне. Я должен добыть тебя, должен овладеть тобою, хотя бы мне пришлось умереть от твоего поцелуя, как грозит ваша легенда!
Это был язык страсти, который, как буря, сокрушает все на своем пути. Такие речи звучат опьяняюще для женского слуха, но в данном случае они действовали и как целительный бальзам на еще не закрывшуюся рану. Невыносимо унизительно было чувствовать себя отвергнутой, и даже не ради другой — Эрна слишком хорошо знала, что та, другая, не имела никакой цены в глазах человека, которого манили только честолюбие, только карьера, но, как бы то ни было, он принес ее им в жертву. Здесь же ее любили, обожали, здесь ее встречала страсть, не знающая никаких расчетов, никаких рамок. Этому человеку была нужна только она, она одна. Ее гордость торжествовала, а в помощь ей заговорило сострадание и сознание, что она может доставить человеку счастье. Все убеждало Эрну сказать «да», о котором ее умоляли, но точно какая-то невидимая сила удерживала ее. В решительную минуту перед нею вдруг встало другое лицо, казавшееся мертвенно-бледным в белом лунном свете, и дрожащий голос спрашивал ее: «Вы могли бы полюбить человека, который так шел бы к своей цели?»
— Эрна, я жду ответа! — с лихорадочным нетерпением напомнил ей Вальтенберг. — Прекрати же, наконец, эту пытку! Или ты хочешь видеть меня на коленях перед собой?
Он в самом деле бросился на колени и прижался губами к руке любимой девушки. Ее взгляд растерянно блуждал вокруг, как бы ища помощи. Вдруг она вздрогнула и торопливо прошептала:
— Ради Бога, Эрнст, встаньте! Мы не одни!
Вальтенберг быстро поднялся и посмотрел по направлению ее глаз: в некотором отдалении от них стоял Нордгейм с дочерью и будущим зятем, они только что вышли из-за деревьев.
Они видели эту сцену. Нордгейм прекрасно понял, что решительное слово еще не произнесено и что его упрямая племянница может в последнюю минуту разрушить весь его план, поэтому он поспешил объявить помолвку совершившимся фактом и быстрыми шагами направился к ним.
— Тысячу раз прошу извинить нас! — воскликнул он, смеясь. — Мы вовсе не имели намерения мешать вам, но раз уж это случилось, поздравляю тебя от всей души, Эрна, и вас также, милейший Вальтенберг! Для нас это, конечно, не сюрприз, мы давно знаем, как обстоят ваши сердечные дела, и я, как только приехал, сейчас же почуял, что в воздухе пахнет помолвкой. Ну, Алиса, Вольфганг, поздравьте жениха и невесту!
Он отечески обнял племянницу, потряс руку Вальтенбергу и так усердно осыпал их выражениями своего удовольствия и пожеланиями счастья, что сделал отступление невозможным. Утратив всякую волю, Эрна предоставила события их естественному течению, дала Алисе поцеловать себя, беспрекословно позволила Эрнсту заключить себя в объятия как невесту и опомнилась только тогда, когда перед нею оказался Вольфганг.
— Позвольте и мне пожелать вам счастья, — сказал он.
Голос Вольфганга был спокоен, хотя совершенно беззвучен, а застывшее, неподвижное лицо не выдавало бури, поднявшейся в его душе. Но его глаза на одно мгновение встретились с глазами Эрны, и этот взгляд сказал ей, что она отмщена: человек, пожертвовавший своей любовью ради честолюбия и денег, жестоко наказан. Теперь, увидев ее в объятиях другого, он почувствовал, как жалки были его расчеты, и понял, что продал свое счастье.
15
— Говорю тебе, Вольф, я не знаю, что и думать! Я не просил этого места, даже не знал о нем, и вдруг его предлагают мне, живущему на другом краю государства, в отрезанном от всего света Оберштейне. На, прочти сам!
С этими словами Бенно Рейнсфельд протянул пришедшему к нему товарищу письмо, полученное накануне.
Эльмгорст внимательно и также с удивлением прочел письмо с начала до конца.
— В самом деле, чрезвычайно выгодные условия! — сказал он. — Нейенфельд — один из самых обширных железоделательных заводов, я знаю его, по крайней мере, по названию. Население его образует целую колонию, и ты можешь рассчитывать на самое приятное общество среди многочисленных служащих. Кроме того, до главного города провинции рукой подать, а твое жалованье будет в пять-шесть раз превосходить теперешний доход. Ты должен принять предложение, это само собой разумеется. Ведь один счастливый случай ты уже упустил.
— Тогда я добивался места, — заметил Бенно. — Я послал туда одну из своих научных работ, которая и заставила отдать мне предпочтение перед другими, и, тем не менее меня не приняли, потому что я не мог явиться к сроку. В Нейенфельде же у меня нет никаких связей, я даже не знаю там ни души, а желающих на такое выгодное место должно было явиться несколько десятков. Откуда может знать правление заводов, что где-то в Оберштейне есть какой-то доктор Рейнсфельд?
Вольфганг задумчиво смотрел в пространство; он еще раз пробежал письмо, которое держал в руке, и, наконец, ответил:
— Мне кажется, я могу разгадать загадку, тут замешан мой будущий тесть.
— Не может быть!
— Напротив, это весьма правдоподобно. Он вложил значительную сумму в нейенфельдские заводы, и теперешний их директор — его протеже. Он всюду имеет влияние.
— Но он наверно не употребит этого влияния в мою пользу. Ведь ты сам видел, как холодно он принял меня в тот первый и единственный раз, когда я имел честь говорить с ним.
— Я и не думаю, чтобы он сделал это из расположения к тебе, напротив… Бенно, неужели ты действительно ничего не знаешь о ссоре между твоим отцом и Нордгеймом? Не помнишь ли ты хоть какой-нибудь фразы, какого-нибудь намека?
