Якоб Ланг - Наложница фараона
И вдруг Андреас мгновенным проблеском понял ясно, что еще мгновение — и Дитер все поймет! И тогда останется здесь издевательски — подольше; и его презрительная ненависть вооруженного будет пострашнее бессильной озлобленности безоружных.
Андреас невольно посмотрел ему прямо в лицо. Теперь Андреас чувствовал, что он, Андреас Франк, не такой, как все остальные в этой мастерской. И следа не осталось от этой липучей нитяной смеси страха и неприязненной злобы…
— Прощайте! — резко и как-то странно почти дружески произнес Дитер.
И вышел, резко повернувшись, так и держа в руке серьги и серебряную фляжку.
Все в мастерской будто медленно начали расслабляться. Явилась потребность говорить.
— Видали, каких бандитов набирает Гогенлоэ! — злобно и задиристо начал старик Зевул.
Но Михаэль не хотел и этого разговора.
— Да, господа Гогенлоэ всегда набирали наемников, — сказал он, всем своим тоном показывая, что не следует никому продолжать говорить на эту тему, даже старому Зевулу.
Тот понял и хмуро замолк.
— Вот и первый твой заработок, Андреас, — спокойно и мягко сказал Михаэль. — Что же, купишь себе что-нибудь или матери отдашь?
Андреас взял монету и сунул в складку за поясок.
— Матери отдам, — он пожал плечами. Какие тут могли быть сомнения? Как мог он утаить заработанные деньги от матери? Впрочем, он сам не считал эту монету настоящим заработком, то, что он сделал, не стоило так дорого, эта монета была — за другое… Но вдумываться не хотелось, почему-то казалось даже опасным. Не хотелось вдумываться; казалось, что эти мысли, развернувшись, развившись, могут довести его, Андреаса, до какого-то душевного состояния, неприятного ему и мучительного…
Знатных господ Гогенлоэ Андреас знал; вернее, слышал о них, но, кажется, даже и не видел. Замок только видел, когда с матерью был в лесу. И замок был далеко. И эти Гогенлоэ были далеко от жизни Андреаса, он даже и не стал о них думать…
Михаэль подозвал его, усадил рядом с собой.
— Смотри, что я буду делать, — велел Михаэль.
Перед ним на прокладке из чего-то белого лежал тонкий узор из серебряных проволочек.
— Дай-ка мне вон ту бутыль…
Андреас быстро принес бутыль.
— Теперь налей в чашку. Это отвар мыльного корня.
Андреас налил, напряженно следя, чтобы не пролилось ни капли.
— А теперь твое уж привычное дело: бери тряпицу и смачивай серебро.
Мальчик старательно и осторожно смачивал тонкий серебряный узор, понимая, что эти тонкие проволочки нельзя тереть сильно, как тер он уксусницу.
Михаэль подвинул ему коробочку с каким-то темным порошком.
— Теперь посыпь бурой… чуть-чуть… немного совсем.
— А что это чуть-чуть блестит как будто? — шепотом спросил мальчик, чувствуя какую-то почтительность перед этим процессом работы, в котором уже и сам участвовал.
— Это припой блестит, Маркус его напилил мелко… — Михаэль улыбнулся настроению мальчика.
Андреас, сильно сжав губы от напряжения, осторожно-осторожно посыпал серебряный узор.
Михаэль начал внимательно нагревать узор металлической небольшой трубкой, из которой выходило маленькое сильное пламя ровным язычком…
* * *В мастерской Михаэля, кроме старого Зевула и учеников — Маркуса и Бэра — работали еще два мастера. Ари, сын Михаэля и сестры Андреаса, не учился ремеслу. Он ходил в школу при большой синагоге и должен был сделаться толкователем иудейских вероучительных книг. Он был еще совсем небольшой мальчик, и сильно его занимали свойства разных чисел и чертежи переплетенных линий. Андреас иногда с ним разговаривал и даже, случалось, играл, но особой дружбы между ними не было. Они разные были. Андреас был гораздо поживее и влекло его к яркой живой красоте вещного мира.
Этот Ари после уехал в один из иберийских городов и принял там крещение. О свойствах линий и чисел написал он книгу под названием «Спрямляющий кривое».[3] Книга эта известна и до сих пор…
* * *Андреас учился в мастерской Михаэля быстро и хорошо. Когда Михаэль впервые заплатил ему несколько мелких монет за работу и Андреас принес эти деньги матери, та рассердилась. Она считала, что это подачки, проявление снисхождения, и унижает ее сына. Она взяла эти деньги и принесла их Михаэлю. Михаэль долго и горячо убеждал ее, и в конце концов уговорил даже не только брать небольшую плату за ту работу, которую Андреас уже научился исполнять, но и принять сумму побольше, ведь Андреас работает все лучше и все с большей сноровкой, и скоро сможет отработать эту сумму. Деньги эти Михаэль дал неспроста. Он совсем подружился с Андреасом, мальчик рассказывал ему о своей жизни дома, так Михаэль узнал, что у Андреаса нет кровати… И вправду на деньги, данные Михаэлем, Елена купила сыну кровать, и теперь он спал, как взрослый, на отдельной кровати. Комната, где они жили, сделалась от этого нового предмета мебели еще теснее, но как будто даже и уютнее и веселее, больше не витало по ней грустное детское недовольство…
Михаэль очень серьезно, старательно и тщательно учил Андреаса. В глубине души он мечтал учить своему ремеслу сына, хотя изучать и толковать вероучительные книги полагалось в еврейском квартале почетнее и почтеннее, нежели заниматься каким бы то ни было ремеслом. Мальчики — дядя и племянник — оба похожи были на Элиаса Франка — очень темноглазые и темноволосые. И когда Андреас сидел рядом со своим учителем, Михаэлю вдруг радостно казалось на мгновение, будто обучает он тайнам любимого ремесла своего родного сына. Михаэль стремился ничего не забыть, все открыть Андреасу, все самые сложные приемы мастерства. И приятно было наблюдать, как мальчик все усваивает, воспринимает легко, а то и новое уже начинает придумывать, находить. Иногда Михаэль даже удивлялся, как это ему самому не пришла на ум возможность того или иного способа ковки или чеканки, а вот Андреас так ясно это увидел и понял. И это было радостно обоим.
Огранке драгоценных камней Андреас учился у старого Зевула. Но Михаэль решил, что умение старика недостаточно, заплатил лучшему гранильщику еврейского квартала и тот учил Андреаса, но, конечно, ничего самого тайного не открывал ему, да такое и не входило в договор. Но Андреас уже умел многое увидеть и понять сам. И до многих таинств и тайн ювелирного ремесла-искусства доходил он своим умом, острым и быстрым.
Андреас много времени проводил в еврейском квартале. Любознательный, он о многом спрашивал, чаще всего обращаясь к своему учителю. Михаэлю часто заказывали маленькие серебряные указки, при помощи которых легче было читать пергаментные свитки с молитвами, называемые — «мегилат». Он показал Андреасу кетув раши и кетув меруба — две разновидности иудейских букв. Мальчик как-то сам выучился и читать и даже писать. Не было разговора у Михаэля с матерью Андреаса о том, что Михаэль не будет склонять ее сына к иудейской вере. Но это, в сущности, само собой подразумевалось. И никаких подобных склонностей Андреас и не проявлял. Потому, когда он из любопытства хотел войти вовнутрь синагоги, чтобы посмотреть, что же там внутри, Михаэль удержал его. Андреас хотел было спросить, почему Михаэль его удерживает, но вдруг сам для себя понял, и спрашивать не стал. Но он с интересом разглядывал широкий купол, весь в продольных закругленных полосах, поперечные чередующиеся полосы темного и светлого камня, и тонкий узор в каменных нишах вместо окон. Стоя во дворе синагоги, Андреас сказал Михаэлю, что снежно-белая, в золотистой вышивке, одежда иудейских вероучителей похожа на облачение христианских священников.
