Кортни Милан - Искушение любовью
В здании почты было довольно темно, и она надеялась, что тусклое освещение скроет ее вспыхнувшие от унижения щеки. Джессика ненавидела приходить на почту и спрашивать, нет ли для нее писем. Она всегда чувствовала себя нищенкой, попрошайкой, которая стоит на углу и звонит в колокольчик, в то время как прохожие торопливо отводят взгляд и переходят на другую сторону улицы.
Письмо, которое она получила несколько дней назад, отняло у нее всякую надежду на хорошее. Было бы глупо мечтать, что сегодня к ней вдруг прилетят добрые вести. И тем не менее упрямая надежда не желала покидать ее сердце. Может быть, судьба пошлет ей какую-нибудь радость, чтобы уравновесить еще свежее горе, — и именно по почте? Прошло много лет с тех пор, как Джессика была изгнана из своей семьи. Возможно, сегодня станет как раз тем днем, когда отец снимет запрет?
Потому что письмо от поверенного на этой неделе я уже получала, мрачно подумала она.
Жена почтмейстера вдруг наморщила лоб.
— Кажется, как раз есть.
Джессика сделала резкий вдох. Оказывается, все это время она, сама того не осознавая, сдерживала дыхание, и теперь у нее сильно закружилась голова. Она с трудом удержала желание схватить почтмейстершу за воротник и потребовать, чтобы она немедленно отдала ей письмо. Может быть, это от отца. Или от матери. Или от Шарлотты…
— То есть если это вас называют Джесс Фарли.
Джесс. Никто из ее семьи никогда не называл ее Джесс. Радостное волнение, охватившее ее, внезапно превратилось в тяжелый свинцовый шар в груди.
— Да, это я.
Только один человек на свете звал ее Джесс. Если он решил написать ей напрямую, минуя поверенного, через которого он обычно передавал свои послания, то, значит, дело было серьезное. С его последнего письма прошло всего несколько дней.
Она совсем не хотела никаких напоминаний о том, что ожидало ее в Лондоне. Почтмейстерша передала ей конверт, и Джессика осторожно взяла его двумя пальцами. Руки Уэстона трогали эту бумагу. Его пальцы держали конверт там же, где сейчас она. От одной только мысли о том, что он как будто касается ее через письмо, даже не ее, а ее перчаток, она содрогнулась от отвращения.
Она вышла на площадь. Не стоило утешать себя этими сказками о семье. Надежда — непостоянный друг. Человека, который питает надежду, можно сравнить с тем, кто съел слишком много сладкого. Сначала ему будет очень хорошо, но потом, когда прилив энергии схлынет, он будет чувствовать себя уставшим и разбитым.
Прошло семь лет. Нужно наконец признать, что для своих родных она больше не существует. Сестры наверняка забыли ее. Отец полностью исключил ее из их жизни. Для всех она стала не больше чем воспоминанием, слабеющим с каждым днем. То, что она снова не получила от семьи никаких вестей, не должно было стать для нее ударом.
Но сегодня ей показалось, что это именно тяжелый удар.
Джессика разорвала конверт от Уэстона и вытащила половинку листа бумаги.
Джесс. Поторопись. Лефевр собирается объявить о своем выходе в отставку в конце следующей недели. Я хочу, чтобы ты опозорила этого самодовольного лицемерного осла немедленно. Мне не будет никакого толку оттого, что ты его совратишь, если я не смогу получить должность в комиссии.
Она посмотрела на дату внизу и подсчитала. Время на дорогу до Лондона, время, которое потребуется для публикации… Если вычесть все это, у нее оставалось три дня. Всего три дня рядом с Марком до того, как она разрушит его жизнь.
— Ну-ну, — раздался знакомый голос у нее за спиной.
Джессика резко обернулась, машинально скомкав письмо в руке.
— Сэр Марк, — выдохнула она. Ее сердце забилось так громко, что, казалось, все вокруг могут услышать его стук.
— Марк, — поправил он.
— Прошу прощения?
— Просто Марк, — серьезно, без улыбки, произнес он. — Для вас.
Солнце вдруг стало чересчур ярким. На площади не было ни души, но прямо перед ними находилось окно таверны. За ними мог наблюдать кто угодно.
Я хочу, чтобы ты опозорила этого самодовольного лицемерного осла немедленно.
— Как вы чувствуете себя сегодня? — поинтересовался он.
Она могла уничтожить его. Она должна была сделать это. А он только что попросил называть его просто по имени, отбросив все условности, а потом участливо спросил, как она себя чувствует.
Джессике вдруг захотелось завизжать, толкнуть его в грудь и крикнуть ему, что он идиот. Она собиралась уничтожить его! Что еще ей оставалось делать?
— Джессика? — тихо позвал он. Они находились в общественном месте, где их мог видеть каждый. — Я могу называть вас Джессика, не так ли?
— Не надо, — выдавила она.
— Не надо? Что именно? Не надо так открыто признавать то, что я ощущаю некую близость к вам? Но вы знаете, что я не могу этого отрицать. Или может быть, мне не надо хотеть большего? Я пытался. У меня ничего не получилось.
— Сэр Марк, возможно, вчера вечером я выразилась недостаточно ясно. Я была близка со многими мужчинами, ни один из которых не был моим мужем. Не доверяйте мне.
Как и прошлой ночью, выражение его лица совершенно не изменилось.
— Возможно, — заметил он. — Но тем не менее в вас есть определенного рода чистота. Честность.
Это было сильнее, чем удар под дых. Письмо Уэстона, которое Джессика все еще сжимала в кулаке, жгло ей руку. Она должна была причинить ему боль. Но как это сделать, если от его слов ей хотелось броситься на землю и разрыдаться?
— В вас говорит вожделение, а не проницательность, — выговорила она. — Кажется, вы написали практическое пособие по целомудрию. Так примените же его на практике. Будьте реалистичны. Моя чистота и честность целиком и полностью придуманы вами. Их не существует. Я не могу нравиться вам всерьез.
— Вам бы больше понравилось, если бы я хватал вас руками? Это, по-вашему, лучше, чем чувствовать искреннюю симпатию?
— Да! — почти выкрикнула она. — Да! Это было бы в сто раз легче.
— Перестаньте, Джессика. Одна-единственная ошибка не означает, что вы прокляты навеки и не должны быть счастливы, как все. — Его взгляд смягчился. — И я знаю, что вы все еще оплакиваете свою подругу.
Одна-единственная ошибка? Одна? О, если бы она могла хотя бы сосчитать их. Но она сделала столько ошибок, что теперь горечь наполняла ее до краев и не давала дышать.
— Не нужно меня романтизировать, сэр Марк.
— Вот как? — Он озадаченно покачал головой. — Чего же вы тогда хотите?
Она пристально посмотрела под ноги, словно ответ на этот вопрос был написан на земле. Он терпеливо ждал.
