Джоанна Линдсей - Нежный плут
Постепенно для него все станет ясно. Как, впрочем, и для других братьев. Однако плохие известия могут подождать. Нужно подлечить немного свою боль. Кроме того, надо сначала посмотреть, как они отнесутся к тому событию, которое в ее глазах утратило всякую значительность. По крайней мере, по сравнению с тем, о чем ей придется рассказать им спустя месяц или два, когда ребром встанет вопрос об отцовстве ребенка, изуродовавшего ее некогда маленькую и стройную талию… Как-то Джеймс рассказывал ей о своем брате Язоне… Что он сделал? Упал однажды и пробил собой крышу в доме? Ну что ж,- у нее пять братьев, и все пятеро вполне могут повторить этот поступок…
Кстати, она и сама до сих пор четко не определилась в отношении к последствиям своей краткой вольности. Она была напугана беременностью, это верно. Чуть сбита с толку и одновременно чуть довольна. Да, она испытывала радость и не могла этого отрицать. Да, это грозило многими осложнениями, наверняка и скандалом, но вместе с тем она была рада, и эта радость выражалась в двух словах: ребенок Джеймса. Разве что-нибудь иное могло иметь какое-нибудь значение рядом с этим фактом? Немыслимо! Она должна была чувствовать отчаяние от того, что ей придется родить и воспитать малыша без мужа. Она должна была чувствовать, но не чувствовала. Потому что понимала, Джеймса у нее уже не будет и никто другой заменить его не в состоянии. Она хочет ребенка, она вырастит его. Да, именно так она и поступит. Джорджина слишком любила Джеймса, чтобы поступить иначе.
Мысли о малыше, – а Джорджина теперь была уверена в своей беременности, – были причиной того, что у нее заметно улучшилось настроение ко времени последнего этапа их плавания, когда «Тритон», спустя три недели, достиг вод Лонг-Айленда. Вскоре уже можно было наблюдать Бриджпорт, и они повернули в реку Пеконок, где была устроена гавань, достаточно глубокая для швартовки океанских лайнеров. Она была рада попасть домой, особенно в то любимое ею время года, когда погода стоит еще довольно мягкая и повсюду разлиты краски неяркого осеннего солнца… По крайней мере, у нее было отличное настроение до тех пор, пока она не увидела в порту множество судов-жаворонков. Окончательно же она поникла, когда ей бросились в глаза три посудины, – она желала видеть их где угодно, только не в этом порту!
Дорога до особняка из красного кирпича, который она называла домом, была спокойной и тихой. Ехать нужно было на одну из окраин города. Дрю сидел в экипаже радом с сестрой, держал ее за руку и даже чуть стискивал ее, желая тем самым подбодрить Джорджину. Теперь он твердо стоял на ее стороне, но много ли ей толку от этого при встрече с остальными братьями? Дрю никогда не мог в критических ситуациях противостоять им, особенно когда они выступали единым фронтом.
Одежда юнги, в какой она провела все плавание, осталась в каюте. Кстати, этот наряд отчасти и был причиной гнева Дрю. По крайней мере, при встрече с остальными братьями в этом отношении им трудно будет к ней привязаться. Если на время плавания ей пришлось стянуть одежду у команды «Тритона», то теперь на ней было хорошенькое платье, которое Дрю планировал привезти своей девчонке из Бриджпорта в качестве презента. Ну и ладно, он купит здесь другое платье и подарит его другой своей девчонке из другого порта.
– Держи улыбку, Джорджи. Не надо смотреть на меня так, будто сегодня конец света.
Она отвернулась от Дрю и стала смотреть в сторону. Не известно, каким образом он нашел то положение, в каком она оказалась, забавным. Этого она не могла оценить ни в малейшей степени. Впрочем, веселость и юмор были типичными его чертами. Он так сильно отличался от остальных своих братьев! Он был единственным во всей семье человеком с такими темными глазами, что все их называли не иначе как угольками. Он был также единственным членом семьи, который мог, после того как его сбили с ног, подняться с улыбкой на губах. Собственно, именно это и случалось множество раз, когда он что-то не мог поделить с Уорреном или Бойдом. А с другой стороны, он просто жутко был похож внешне на своего брата Уоррена.
У них у обоих были темно-золотистые волосы, которые часто оставались нечесаными и представляли собой скомкавшуюся паклю. Оба они высоки, как пожарные каланчи; у обоих идентичные черты лица, считавшиеся красивыми и даже очень. Но если у Дрю глаза черные, как смола, у Уоррена – светло-салатового оттенка, как и у Томаса. И если женщины обожали Дрю за его чертовское обаяние и непринужденные манеры, то к цинизму и взрывному темпераменту Уоррена они относились с подозрением. Впрочем, тоже бегали за ним стаями.
Несомненно, Уоррен принадлежал к той породе мужчин, на которых виснут женщины. Джорджина искренне жалела девушку, уступавшую холодно-расчетливому обольщению Уоррена. А сколько перебывало у него этих девушек в разное время – страсть! Значит, есть в нем нечто такое, что они находили неотразимым. Джорджина никак не могла понять, что же именно? Она не видела в нем ничего особенного, что могло бы сильно привлечь женщину. Что же касается его невозможного характера и взрывного темперамента, то кому и знать об этом лучше других, как не Джорджине. Но эта буйность, как постоянная черта Уоррена, не имела никакого отношения к достоинству мужчины в женских глазах.
Вспомнив о темпераменте Уоррена, она так ответила Дрю на его ободряющую реплику:
– Тебе легко говорить. Сомневаюсь, что они станут выслушивать мои объяснения… Прикончат сразу же. Вот увидишь.
– М-да… Что до Клинтона, то он и вправду особенно долго не станет тебя слушать, потому что сразу учует этот отвратительный английский акцент, которого ты понабралась за время своих странствий. Может, тебе следует доверить переговоры мне?
– Это мило с твоей стороны, Дрю, но если Уоррен там, то…
– Понимаю, о чем ты, – беззаботно улыбнулся Дрю, вспомнив свою последнюю ссадину, полученную от старшего брата. – Ну, в таком случае нам с тобой остается надеяться, что он провел веселенькую ночь на постоялом дворе «Утка» и поэтому не успеет пустить в ход свои кувалды, прежде чем Клинтон объявит свой вердикт. Тебе повезло: Клинтон сейчас дома.
– Повезло? Повезло, как же!…
– Тс! – прошептал он. – Мы приехали. Не будем их извещать заранее.
– Наверняка кто-то уже сообщил им о том, что «Тритон» бросил якорь в гавани.
– Да, но о том, что ты была на борту, кто их известит? Элемент внезапности, Джорджи, может сыграть свою роль. И пока они будут хлопать глазами, ты успеешь им многое объяснить.
Да, элемент внезапности мог сыграть свою роль… Мог бы, точнее. Если бы в кабинете вместе с Клинтоном и Уорреном в ту минуту, когда там появилась Джорджина с Дрю за ее спиной, не было Бойда. Самый младший из ее братьев первым увидел сестру и вскочил со стула как ужаленный. Пока он обнимал и тискал ее, обрушивал на ее голову целые каскады вопросов, – причем с такой скоростью, что у нее не было ни малейшего шанса ответить хотя бы на один из них, – двое старших братьев получили время оправиться от удивления, вызванного появлением сестры, и теперь приближались к ней с такими выражениями на лицах, что стало ясно: основное гостеприимство еще впереди. Создавалось даже впечатление, что они будут драться между собой за право первого «рукопожатия» с сестрицей.
