Барбара Картленд - Заложница
Действительно, вздыхала Люсинда, только такие люди могут быть друзьями лорда Меридана – люди, которые, в отличие от слоняющихся по Сент-Джеймскому дворцу, будут в случае опасности вести себя по-мужски.
Можно было только восхищаться отважившейся перебраться через канал четверкой храбрецов и любить одного из них до такой степени, что сердце замирало при мысли о нем.
Но отвагой не победить вооруженных солдат, охраняющих побережье, а напускная храбрость исчезнет, как только они ступят на французский берег.
– Это сумасшествие… – отстукивали по дороге лошадиные копыта…
– Но я люблю его… – казалось, отвечали колеса двуколки, выбрасывая гравий и тучи пыли.
Люсинда обернулась и взглянула на убегавшую вдаль дорогу. Интересно, подумала она, не видно ли двух всадников и коляски?
– Какая лошадь у его светлости? – спросила она Кингсклера.
– Его любимый жеребец, миледи. Его зовут Черный Мальчик, но он не так черен, как эти две красавицы с белыми щетками на ногах. У милорда замечательный конь, но его будет немного задерживать полковник Холстед. Он скачет на единственной подходящей для Черного Мальчика лошади – это гнедой жеребец Вулкан. Полагаю, ваша светлость знает Вулкана?
– Я знаю их обоих, – ответила Люсинда, вспомнив, сколько часов она провела в конюшне в свои первые дни в Лондоне, когда ей было так одиноко на Беркли-сквер, что облегчение она испытывала только в окружении лошадей.
– Нам нужно ехать быстрее, – закричала она, охваченная внезапным ужасом.
– Так и сделаем, миледи, не извольте беспокоиться, – спокойно ответил Кингсклер.
– Сколько времени у нас в запасе? – спросила Люсинда.
– Достаточно, миледи, – ответил Кингсклер. – Когда конюхи уже приготовили Черного Мальчика, я осмотрел его и сказал, что подпруга плохая, и им пришлось заново его седлать.
– А подпруга действительно была плохая? – поинтересовалась Люсинда.
Если бы глаза Кингсклера не были устремлены на дорогу, Люсинда заметила бы, как один глаз хитро подмигнул.
– Ну, знаете, миледи, возможно, нож у меня в руке соскочил, – чувствовалось, что Кингсклер колеблется.
Люсинда рассмеялась.
– Какой вы бессовестный, Кингсклер! Вы расставляете препятствия на пути его светлости!
– Это у нас препятствия, миледи, – ответил Кингсклер. – Эти два чемодана вашей светлости на закорках. Я чувствую, как они тянут нас назад. Может, мы оставим их у моего брата в «Собаке и Утке»?
– Ни в коем случае, Кингсклер, – сказала Люсинда. – У меня должны быть с собой платья. Вы же не хотите, чтобы я краснела перед дамами во Франции?
– Во Франции? Так вот куда вы направляетесь, миледи? – изумленно произнес Кингсклер.
– Да, именно туда, – ответила Люсинда. – Его светлость тоже едет во Францию спасать… своего друга.
Поколебавшись, она продолжила:
– Если с нами что-нибудь случится, ну, если мы вдруг не вернемся, прошу вас, Кингсклер, отправьте моих лошадей к Нату и попросите его присмотреть за ними.
– Хорошо, миледи, я все сделаю, но вы вернетесь. Его светлости всегда сопутствует удача.
При этих словах у Люсинды полегчало на душе. Кингсклер прав, он преуспевает во всех своих делах – в игре, скачках, охоте. Нет такого дела, которое бы ему не удавалось. Ее гордость за него сменилась отчаянием. Разве может она представлять интерес для такого человека? Как она могла надеяться завоевать его любовь? Тут ей пришли на ум слова Красавчика Браммеля: «Не робейте!»
«Я завоюю его любовь!» – подумала Люсинда и, взглянув на Кингсклера, крикнула:
– Быстрее, Кингсклер, быстрее! Мы должны быть там раньше их!
До Меридана они доехали всего за два с половиной часа. Это была маленькая деревушка в трех милях от главной дороги. Рядом располагались зеленые пастбища, а вдали до самого горизонта простирались девственные леса.
Лошади, блестящие от пота и с клочьями пены на губах, стремительно внесли их на двор станции «Собака и Утка».
– Конюха сюда! Быстро!
Столь зычный голос Кингсклера мог разбудить мертвого. Через пару минут из конюшни выбежали, протирая на ходу заспанные глаза, два человека.
– Замените лошадей! И поторопитесь! – приказал Кингсклер. – Пойду-ка я посмотрю, что у вас есть в конюшне! Мне не нужен ваш хлам!
– Кто тут смеет говорить, что я держу хлам? – послышался сердитый голос от двери гостиницы. – О, это ты, кузен! – воскликнул мужчина совершенно другим тоном. – Мне следовало бы помнить, что никто, кроме тебя, не устроит такой переполох в такую рань.
– Мне нужны твои лучшие лошади, Барт! – воскликнул Кингсклер и обошел коляску, чтобы помочь Люсинде сойти.
Она вбежала в гостиницу и увидела, что по лестнице спускается хозяйка. Женщина была одета в красный фланелевый халат и несла в руке свечу. Всего несколько минут ушло у Люсинды, чтобы смыть с себя дорожную пыль, а на столе уже ждала чашка горячего шоколада, заботливо приготовленная хозяйкой. Крики конюхов «Тпру!», «Стоять!», «Сдай назад!», впрягавших новых лошадей, доносились до Люсинды. Едва она успела допить шоколад, как вошел Кингсклер и объявил:
– Все готово, миледи!
Она выбежала во двор и, не дожидаясь помощи, залезла в коляску.
Новые лошади не шли ни в какое сравнение со старыми, однако они были сильны и свежи и немедленно взяли в галоп. Кингсклер не стал возвращаться по старой дороге. Он направил лошадей по узкому проселку, ведущему на юг, и Люсинда догадалась, что таким образом они выедут на главную дорогу намного ближе к побережью.
Проехав полмили, Кингсклер вытянул влево руку:
– Вот Меридан-холл, миледи.
Люсинда повернула голову.
За кирпичной стеной она увидела парк, который заканчивался исключительной красоты особняком, и все это – на фоне леса. В бледном свете луны серые камни, из которых был сложен дом, казались серебряными, а окна сверкали, как драгоценные украшения. Перед домом был виден огромный пруд, окруженный ожерельем террас.
Больше ничего она рассмотреть не успела. Они пронеслись мимо железных ворот, и дом исчез из виду.
«Как прекрасно!» – подумала Люсинда.
Внезапно у нее возникло ощущение, что она уже все это видела. Но потом ей стало понятно, что необыкновенная красота дома делала его похожим на сказочный замок, который можно было увидеть только во сне.
«Я могла бы быть здесь счастлива… – подумала Люсинда, – …счастлива с Себастьяном… и нашими детьми».
Эта мысль заставила ее затрепетать, и, боясь опять поддаться отчаянию, она сказала себе, что в один прекрасный день мечты обязательно станут явью.
Они вновь оказались на главной дороге, лошади неслись галопом, и Люсинда вспомнила, что она так и не задала очень важный для нее вопрос:
