Ханна Хауэлл - Жених-горец
— Удивительно, как много могут значить для мужчины чистое тело, чистая одежда и набитое брюхо, — вздохнул Дэрмот, облокотившись на пышные подушки, в то время как Джорди прибирал в комнате.
Вассал кивнул, остановился, глядя на Дэрмота, и почесал свою темную с проседью бородку, щетинившуюся на его слегка выдающемся подбородке.
— Поразительно, как это удар по голове может вернуть воспоминания, пропавшие из-за другого удара по голове?
— Да, — скривился Дэрмот. — Некоторые, но не все, еще не все. Тем не менее я должен кое с кем объясниться, особенно с моей женой.
— Да уж, — согласился Джорди, поднимая поднос, на котором принес Дэрмоту завтрак, и направляясь к двери. — Обидно, что сразу же после того, как вы подписали все бумаги, вас чуть не убили, и из-за этого вы потеряли целый год.
За Джорди закрылась дверь, но Дэрмот еще некоторое время продолжал смотреть на нее. Хотя Джорди не выдвинул никаких обвинений, его слова разом разрушили умиротворенность, которую Дэрмот начал уже ощущать. Он тяжело опустился на подушки, внезапно почувствовав, как болит каждая рана на его теле. Все его страхи и сомнения вернулись к нему с новой силой. Ему не хотелось относиться к Илзе с недоверием, и от этого волнение Дэрмота все больше росло. Однажды Дэрмот слепо доверился человеку, и это дорого ему обошлось. Эту ошибку он больше не повторит.
Проснувшись, Илза тихо застонала, ощутив вдруг, что все ее тело болит и ноет. Она была не так избита, как Дэрмот, но, спасая его, очень напрягалась и вот теперь расплачивается за это. Открыв один глаз и взглянув на окно, она поняла, что уже утро. Накануне, убедившись, что Дэрмот полностью пришел в себя и не слишком тяжело ранен, она помылась, поела и замертво свалилась на свою кровать. Этот трудный день так измотал Илзу, что она проспала очень долго, вплоть до сегодняшнего утра, и теперь чувствовала себя виноватой. Помимо всего прочего, дети скоро захотят знать, где она. А когда увидят, что их отец сильно ранен, им потребуются поддержка и утешение, которые только она сможет им дать.
Очень осторожно она села в постели. Судя по той боли, которую она испытывала при каждом движении, следующие несколько дней ей предстоит перемещаться как древней старухе. Если бы она могла предвидеть, что одной из ее обязанностей как жены будет затаскивание мужа на утес, она вышла бы замуж за человека маленького роста. Как только ей удалось наконец повернуться и сесть на краю кровати, вошла Гейл, и Илза вздохнула с облегчением. Хотя ей не хотелось это признавать, но без посторонней помощи она не смогла бы даже одеться.
— Ну и ну, вы выглядите так, словно вас протащили сквозь колючие заросли ежевики, да и не один раз, — удивилась Гейл, поставив поднос с хлебом, сыром и сидром на столик возле кровати. — Больно?
— Да. — Гейл помогла ей встать, и Илза поморщилась: — С трудом заставляю себе двигаться.
— Неудивительно. Вы что, возомнили себя Сигимором, когда думали, что с легкостью сможете таскать туда-сюда своего огромного мужа и при этом чувствовать себя великолепно?
— Не могла же я оставить его умирать!
— Нет, конечно, но если принять во внимание, как он с вами обращался, сомневаюсь, что кто-нибудь осмелился бы вас осудить.
Илза слабо улыбнулась. Гейл помогла ей подойти к чану с водой, стоявшему возле очага, чтобы она смогла умыться. — Есть по крайней мере одна причина держать этого вечно раздраженного болвана рядом с собой.
Она заметила, что Гейл пристально смотрит на нее, пока она чистит зубы лоскутком влажной ткани.
— Тебя что-то беспокоит?
— Он вам нравится в постели, так ведь?
— О да. Он заставляет меня пылать. Страсть, которая нас соединила, с которой все началось, пока еще жива, и она так же сильна, как и прежде. Я уже говорила тебе, Гейл: то, что случилось с тобой, не имеет никакого отношения к страсти. Это было нападение, жестокое изнасилование. Судя по тому, что ты говорила на днях, я думаю, теперь ты это понимаешь.
— Да, мне кажется, я начинаю понимать… Скоро пойму все. Гнев и раздражение Дэрмота заставляют меня бояться за вас, хотя вы проводите в его постели каждую ночь и ничуть не пострадали. Даже если он и кричит, то никогда не бьет вас. Всякий раз, как он к вам прикасается, он не пользуется своей силой, чтобы причинить вам вред. Это так отличается от того, что я знала, что мне с трудом верится в то, что я вижу.
— Ты имеешь в виду тех подонков?
— Я говорю даже не о них. Мой отец был жесток с моей матерью. Мужья моих сестер грубы и жестоки с женами. Мой отец никогда не стеснялся поднять руку на любого из своих детей. Я провела свою жизнь, наблюдая за мужчинами, которые относились к своим женщинам очень сурово. Затем я попала к вам и здесь увидела совсем другое отношение мужчин к женщинам. Теперь я начинаю понимать: то, что мне казалось обычным, на самом деле вовсе не правильно.
— Конечно, — ответила Илза, стянув с помощью Гейл сорочку, чтобы умыться. — То, что ты видела раньше, — очень распространенный, но не единственный образ жизни. Теперь ты знаешь, что мои братья никогда не поднимут руку на девушку. Не позволяют себе этого также и Макенрои. Полагаю, мы можем доверять словам леди Джиллианны по этому поводу.
— Да. Наблюдать за ней и ее огромным мужем тоже было для меня полезно. Этот лэрд — суровый человек. Он так силен, что мог бы сломать ее маленькую шейку в мгновение ока, но она его не боится. Мне не потребовалось слишком много времени, чтобы заметить, что он скорее вырвет собственное сердце, чем причинит вред своей жене. — Гейл улыбнулась. — Да, у этого человека грубые манеры и речь, так что его нежную заботу о жене не так-то легко разглядеть, но это так. Однажды я застала их, когда они поднимались по лестнице в свою спальню. Он поглаживал ее по попке, как какой-нибудь неотесанный мужлан, а леди Джиллианна хихикала. И тогда… — Гейл сложила ладони, прижала их к груди и вздохнула.
— И тогда — что? — не вытерпела Илза, когда Гейл замолчала.
— И тогда он назвал ее «радость моя», — ответила Гейл тихим голосом. — Такие коротенькие слова, но за ними скрываются такие глубокие чувства! Я слышала в его голосе нежность и любовь. — Она встряхнула головой и стала помогать Илзе одеваться. — Наверное, я действительно поправляюсь и сердцем и рассудком, потому что часто ловлю себя на том, что мечтаю, как однажды некий мужчина будет так же говорить и со мной.
Илза была несказанно рада, что Гейл оправилась после того зверства, которому она подверглась, но вместе с тем ее одолела зависть.
— То, что ты мечтаешь о таких вещах, ясно показывает, что ты исцелилась. — Она вздохнула. Гейл закончила шнуровать ее платье и, нежно потянув, усадила Илзу на табуретку. — И ты права, каждой девушке очень хотелось бы услышать такие слова.
