Блайт Гиффорд - Охотник на ведьм (ЛП)
— Есть, мама. Конечно, есть. Помнишь дворик нашего дома в Эдинбурге? Ты высаживала там колокольчики. Прямо у крыльца, где дольше всего задерживался свет. Ты помнишь это?
Мать задумалась. От напряжения между ее бровями залегла складка. Потом ее взгляд прояснился, словно она и впрямь сумела перенестись в прошлое. Она медленно кивнула.
— Кажется, да.
Маргрет ощутила непривычное натяжение улыбки. Сев, она ухватила мать за руку.
— А помнишь, как ты пекла хлеб и давала мне на пробу первый горячий кусочек с маслом? И как вкусно нам было?
Губы матери дрогнули.
— Помню. Да, это я помню.
— А как после воскресной службы, мы втроем — ты, папа и я — приходили домой и вместо повторения проповеди пели песни, да так громко, что соседи начинали нам подпевать?
Она закивала и заулыбалась широко, во весь рот.
— Помню. Мне так это нравилось.
— А папу ты помнишь?
Улыбка стала тоскливой и неуверенной.
— Я его помню, — проговорила Маргрет. — Помню, как сидела у него на коленях, а он читал мне псалмы. И чаще всего Двадцать третий, его любимый. Господь — Пастырь мой…
— И я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях…
Два голоса слились в один.
— И водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою…
Размеренные слова, разделенные на двоих, помогли Маргрет справиться с комом в горле и со слезами в глазах. Быть может, ее мать и забыла молитвы, но она помнила, что Господь любит ее.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…
И она взмолилась о том, чтобы Он был с ними, ибо ее матери предстояло отвечать на вопросы, которые могли заставить ее вспомнить то, что никто не должен был знать. То, что разрушило ее разум и ее жизнь.
Ей оставалось только одно: верить в доброту Александра Кинкейда.
***
Глубоко за полдень Александр расхаживал по церкви из угла в угол, ожидая, когда явятся обвинители. На стуле безмолвным укором лежал его плащ, возвращенный преподобным Диксоном.
Старосты стесненно ежились за столом, пока солнце неумолимо клонилось к западу.
Перед ними сидели три женщины. Вдова Уилсон вернула на лицо дерзкую гримасу и, казалось, вновь была готова бросить им вызов. Шмыгающая носом Элен Симберд выглядела кроткой и испуганной. Маргрет сидела спокойно, только изредка переводила дыхание и прикрывала глаза.
Один раз они осмелились обменяться коротким взглядом. Ее глаза были полны веры в него.
Он надеялся, что оправдает ее доверие.
Хотя официального приглашения не было, большинство деревенских жителей все же явились в церковь, чтобы увидеть очную ставку своими глазами. А может, просто чувствовали себя безопаснее в храме Господнем в канун Дня всех святых.
В дверях показались кузнец и его жена, которая опиралась на мужа, словно бремя беременности за последнюю неделю стало много тяжелее. С ненавистью взглянув на Элен Симберд, она вместе с мужем отсела от повитухи подальше. Кузнец сложил вместе свои заскорузлые ладони и, упершись локтями в колени, уставился в пол.
Оксборо по-прежнему не было.
Наконец из-за двери донесся топот копыт и скрип повозки, и в церковь вместе с женою и дочерью, одетыми как на воскресную службу, вошел граф. Девушка была бледна. Кусая тонкие губы, она даже не взглянула на обвиняемых, пока поднималась в сопровождении матери на свою скамью на хорах.
Граф уселся рядом со старостами за стол.
— Все в сборе, Кинкейд. — Скрестив ноги и откинувшись на спинку стула, он жестом дал отмашку начинать. — Заканчивайте побыстрее.
Александр встал, моля небеса о поддержке и изо всех сил стараясь не задерживать взгляд на Маргрет.
— Сейчас я еще раз опрошу обвиненных, а потом вызову обвинителей. К тому времени, как мы закончим, истина будет отделена ото лжи. Вдова Уилсон, выйдите вперед.
Он начал с обычных предварительных вопросов — с имени и других общих сведений, — а после, не прогоняя ее заново через весь допрос, спросил:
— Вы признаете себя ведьмой, готовой понести надлежащее наказание?
Оглядевшись по сторонам, она выпрямилась.
— Нет.
Люди зашептались. Вдова, не удостоив их даже взглядом, продолжала с высоко поднятой головой смотреть в лицо Александру.
— Но ты же призналась! — Голос Диксона.
Когда она повернулась к священнику, Александр с болью заметил, как под набрякшей кожей в уголке ее глаза дергается нерв. Как бы это не осталось с нею на всю жизнь, с сожалением подумал он.
Она сцепила руки в замок и вздернула подбородок.
— Да, я призналась. А вы бы не признались, трое суток не спавши? Да еще этот, — она кивнула на графа, — совал мне в интимные места свои пальцы. Как только я сказала «да», он мигом убрал свои руки и дал мне заснуть.
Граф густо покраснел, но промолчал, избегая смотреть на жену и дочь.
— Но у нас пала корова! — воскликнула жена кузнеца. — Это все твои проделки. Скажешь, нет?
Бесси Уилсон метнула на нее испепеляющий взгляд.
— У меня есть коза. На кой ляд мне сдалась ваша корова?
— Но кто-то ведь должен заплатить мне за ущерб, — не унимался кузнец.
Надо было продолжать.
— Вдова Уилсон, вы назвали Элен Симберд ведьмой, верно?
Она кивнула.
— За себя я готова ответить. Грехов у меня предостаточно, но сговора с Дьяволом среди них нет. — Она оглянулась на дрожащую Элен Симберд. — Но за нее я отвечать не могу. Разбирайтесь с нею сами.
— Она была у меня повитухой и сгубила мое дитя, — сказала жена кузнеца, обхватывая живот, словно могла таким образом защитить своего ребенка от порчи. — Она точно ведьма. И корова наша, верно, тоже на ее совести.
— Элен Симберд, встаньте, — произнес он.
Шатко и медленно она поднялась на ноги. Ее затравленный взгляд заметался по помещению и в конце концов выхватил из толпы мужа. Он выглядел перепуганным, как в тот день, когда размахивал самодельным оберегом от колдовских чар. Насколько Александру было известно, сегодня он впервые за все время осмелился приблизиться к жене хотя бы на дюжину шагов.
— Вы признали свою вину, не так ли? — начал он.
Она кивнула.
— Признала, как не признать, раз вы спрашивали.
— Вы подтверждаете свое признание? Вы признаете себя ведьмой, готовой понести надлежащее наказание?
Она склонила голову набок.
— Разве можно быть ведьмой и не знать этого?
Он сглотнул, не зная, как истолковать ее ответ.
