Дениз Робинс - Обреченная невеста
Идеализм и фантазия художника уступили место человеческому желанию накопить деньги. Он почти физически ощутил, что однажды именно для нее понадобятся все деньги, которые он сможет заработать.
Трагедия замужества Флер шла к скорому и ужасному концу, и он был уверен в этом.
А в это время миссис Динглфут, полная триумфа, вошла в комнату Флер и приказала ей:
– Молитесь, мадам, и перестаньте дергать звонок. Другие слуги все равно не придут. – Ее маленькие глазки злорадно блеснули. – Его светлость приказал мне ухаживать за вами.
– Я не хочу, чтобы вы прислуживали мне, – сказала Флер. – Будьте добры, уйдите из моей спальни.
Но миссис Динглфут стояла на своем.
– Это глупо с вашей стороны отсылать меня. Было бы еще хуже, если бы я подчинилась. Тогда вы умрете с голоду, и очень скоро, потому что только я буду приносить вам пищу.
Флер взглянула на женщину с гордым неповиновением.
– Я – леди Чевиот. Вы забыли об этом?
– Нет, но прежде всего я помню, что я доверенная служанка его светлости.
– И вы хотите сказать мне, что это его желание запереть меня в этих комнатах, чтобы никто не смел заходить сюда? Я должна есть ту пищу, которая будет доставлена сюда как в обычной тюрьме?
Миссис Динглфут пожала плечами:
– Я не обязана объяснять вам, госпожа, приказы барона.
Собрав все свои силы, Флер заговорила снова:
– Чем я заслужила такое отношение? Какое преступление я совершила, что должна переносить оскорбления?
– Лучше спросите его светлость, когда он вернется. Тогда вы узнаете, вы все узнаете.
Закатившись ужасным смехом, она вышла из комнаты, и Флер услышала, как ключ повернулся в замке.
Она подбежала к окну и посмотрела вниз. Сады были пусты, деревня имела грустный вид. Место, где находилась Флер, располагалось так высоко, что она не могла выпрыгнуть из этих окон, не иначе как только размозжив голову о мраморную балюстраду, расположенную внизу. Страшное отчаяние охватило Флер, жизнь ее стала невыносимой. По крайней мере до рождения ребенка у нее были некоторые права как у баронессы. Она могла отдавать приказания, свободно гуляла в саду, ездила в Уайтлиф, беседовала с Певерилом.
Боже мой, только теперь она вспомнила о нем, ее единственном друге, и сердце ее разрывалось от дурных предчувствий. Отнесла ли повитуха ему записку? Придет ли он? Здесь ли он еще? Она не осмелилась задать такие вопросы миссис Динглфут.
До конца дня Флер оставалась одна в состоянии неопределенности и замешательства. Ей даже захотелось, чтобы вернулся барон. Она не желала быть отданной на милость управляющей.
Пища, которую ей приносили, была невкусной, готовил ее явно не повар; вино было разбавлено водой. Миссис Динглфут ставила поднос на стол, бросала на Флер злобный взгляд и исчезала, не говоря ни слова. Никто не пытался принести горячей воды, вымыть и убрать в комнатах баронессы.
Флер жалела, что не умерла вместе с ребенком. Она бродила по комнате, сжимая в руках кусочки портретов отца и матери, которые она напрасно старалась сложить вместе как картинку-загадку. Она рыдала над ними, как ребенок над разбитым сокровищем. У нее ничего не осталось, на что бы она смотрела с удовольствием, кроме картины Рафаэля и маленькой картины Певерила, на которой тот изобразил ее руки. Она жадно смотрела на все это и ждала наступления темноты. Затем подходила к окнам в ожидании Певерила и чувствовала, что если не увидит его и не убедится, что у нее есть друг, то сойдет с ума.
Но Певерил не приходил, а она не знала почему и стала подумывать, что даже он покинул ее. Больше она не плакала, так как была слишком глубоко несчастна. Никто не приходил, чтобы зажечь ей свечи, и она сидела в темноте до тех пор, пока тело не заболело от неподвижности, а разум не оцепенел от страданий. Наконец несчастная уснула, а проснувшись среди ночи, услышала стук лошадиных копыт, затем скрип колес на подъездной дороге. Она села, прислушиваясь, и сердце ее замерло. Через несколько минут Чевиот, в дорожном платье и с лампой в руке, вошел в комнату.
Сердце Флер забилось сильнее. Она потянулась за небольшим платком и стыдливо прикрыла им грудь. Она походила на милого сонного ребенка, но ни одной искры нежности нельзя было заметить в сатанинском выражении лица приблизившегося мужчины.
– О! Так вы проснулись, любовь моя! – произнес он приятным голосом. – Добрый вечер!
На несколько секунд она была обманута его тоном и улыбкой, которая делала его дьявольски красивым, Она была такой одинокой, такой несчастной, ее измученное сердце потянулось даже к нему – виновнику ее падения, причине ее подавленности.
– О, я так рада, что ты вернулся, Дензил, – начала она. Но тут же замолчала, хотя улыбка все еще блуждала у него на губах. Привыкнув к сумрачному свету лампы, она смогла увидеть выражение его глаз, которое заморозило ее до мозга костей. Он отвернулся от нее, подошел к стене комнаты и снял со стены картину Певерила, на которой были изображены руки Флер. С картиной в руках он вновь приблизился к ней.
– Ваши руки, мадам, ваши прекрасные маленькие ручки, казалось, принадлежали высокорожденной леди знатного рода. Я целовал их розовые кончики, на этот безымянный палец надел свое обручальное кольцо. Этим рукам я доверял все свои надежды, что моя очаровательная жена родит прекрасного юного Чевиота.
Он замолчал, так как рыдания сжали его горло. Прижимая платок к груди, молодая леди посмотрела в лицо этого зловещего человека, которого называла своим мужем, и поняла, что ей нельзя ждать от него ни доброты, ни терпимости. Она снова впала в отчаяние, но спокойно сказала:
– От всего сердца я умоляю простить меня, Дензил, за то, что наш ребенок умер…
Он прервал ее низким ядовитым голосом:
– Если бы он не умер естественной смертью, моя дорогая, я должен был бы принять меры, чтобы его не стало.
Флер в ужасе упала на подушки.
– Как можешь ты говорить такие ужасные вещи?
– Прежде всего, – сказал он мягко и широко улыбаясь, – я намереваюсь уничтожить картину с этими очаровательными белыми ручками, которые изобразил художник Марш для потомства. А также ваш портрет его кисти, где вы лежите, украшенная лентами. Миссис Динглфут получит большое удовольствие, сжигая оставшиеся кусочки. В картинной галерее Кедлингтона не останется ничего, хотя бы в малой мере напоминающее сегодняшнюю миссис леди Чевиот. Ваш портрет должен быть забыт, вычеркнут из памяти, как и вы сами!
Кровь застыла в жилах Флер, когда она услышала эти слова, она не могла ни пошевелиться, ни вскрикнуть. Ее словно бы парализовало от страха. Широко раскрытыми глазами она наблюдала, как он уничтожил маленькую прекрасную картину с изображением ее рук: сначала рамку, затем холст, который разорвал на две части. Резкий звук разрываемой ткани бил по нервам. Она задрожала и побледнела. Против воли у нее вырвался сдавленный крик:
