Кристина Додд - Роковой бал

Леди Гудридж протянула ей чашку чая и пригласительным жестом указала на скамейку напротив огня.

Джейн стояла к нише спиной.

– Садитесь, мисс Хиггенботем.

Джейн расстелила на скамейке полотенце и присела. Леди Гудридж выглядела загадочно.

– Мне весьма любопытно, как вы оказались в таком состоянии.

– Я делала набросок, – вяло объяснила Джейн. – Лорд Блэкберн был против.

Подняв одну бровь, леди Гудридж протянула Блэкберну его чай и сказала:

– Набросок чего? – при этом она выразительно посмотрела на его пах.

– Корабля, – огрызнулся Рэнсом. – Английского корабля, шедшего по морю.

– Никогда не знала, что у тебя настолько обывательский склад ума, Рэнсом. В следующий раз ты сломаешь скрипки придворных музыкантов?

Облокотившись на каминную полку, он маленькими глотками пил горячий чай и смотрел на Джейн. Черт бы ее побрал. Она могла бы нарисовать любой корабль из тех, которые сегодня проплывали мимо. Но она выбрала «Вирджинию Белль», единственный корабль во всей флотилии, который вез секретную депешу в Веллингтон. Это не могло быть простым совпадением, учитывая, кто в этот момент стоял за плечом и указывал, что рисовать.

– Мисс Хиггенботем не хватает жизненного опыта, чтобы понимать, что излишняя детализация некоторых предметов в... живописи... может быть воспринята как измена родине.

Джейн со звоном опустила чашку на блюдце и поставила на столик рядом с собой.

– Я достаточно взрослая, милорд. Сомневаюсь, что среди ваших знакомых найдется леди с таким жизненным опытом, как у меня.

Выпрямившись, он ответил:

– Ты все еще девица...

– Неужели? – удивилась леди Гудридж.

Но Блэкберн не обратил на сестру внимания. Он пристально смотрел на Джейн.

– У тебя нет опыта, который имеет зрелая женщина. Если когда-нибудь ты выйдешь замуж и обретешь опору в лице мужа, то, уверен, ты и тогда будешь совершать такие незрелые поступки, как...

– Как рисование? – Джейн наклонилась вперед. – Ваше непонимание очевидно, милорд. Для меня рисование – это не общепринятое дамское занятие, а проявление моего внутреннего мира.

– Это проявление отчаяния. Ты не можешь с чистой совестью делать то, что делаешь.

Явно смущенная, Сьюзен перебила:

– Ты думаешь, Рэнсом, что можешь судить о таланте мисс Хиггенботем?

– Я сейчас говорю не только об искусстве. – Он помедлил с разоблачением. По какой-то причине ему не хотелось, чтобы его сестра плохо думала о Джейн, так как та прельстилась работой французской шпионки.

– Нет, лорд Блэкберн уверен, что знает все. – Ее ироничный тон сказал ему, что на самом деле она так не думает. – Для него я тот же сырой ком глины, каким была одиннадцать лет назад. Он считает, что без опыта замужества женщина ничего из себя не представляет...

Он звякнул чашкой о блюдце.

– Я этого не говорил.

– Тогда как мужчина взрослеет сам по себе. Если вообще взрослеет. – Глаза Джейн сверкали, когда она повернулась к нему. – Уверяю вас, милорд, я взрослая женщина. Я начала взрослеть после того момента на балу, когда у Мелбы случился припадок. Вы помните это, милорд, или вы были слишком заняты бегством от моей скульптуры?

Он вздрогнул и понял, какое чувство скрывалось в глубине ее души. Злоба. Бешеная черная злоба, которая происходит от одиночества и несбывшихся надежд. Плодом которой, возможно, явилось предательство.

– Целый год я смотрела, как моя сестра умирает, ничем не в силах ей помочь, кроме как держать за руку. У смертного одра я пообещала, что позабочусь об Адорне, и мне пришлось жить в доме скупого торговца, выслушивая постоянные упреки и оскорбления.

– О, моя дорогая, – леди Гудридж похлопала Джейн по руке.

– Нет, не нужно жалеть меня, миледи. Мое горе закалило меня. – Джейн пожала ее руку в ответ с большим теплом, чем предписывали приличия.

В эту минуту Блэкберн понял, сколько Джейн в действительности испытала. Что он может сказать, чтобы заставить ее изменить свое мнение? Джейн не позволит мужчине о ней заботиться. Она считала мужчин злобными, глупыми и не заслуживающими доверия существами.

Совсем как он – в ответ на тайно созданную ею по простоте душевной статую.

Джейн словно прочла его мысли и сказала:

– Даже вы, милорд, способствовали моему взрослению. Все еще облокачиваясь на каминную полку, Блэкберн весь напрягся.

– Благодаря вам у меня никогда не было пустых надежд. Я знала, что ни один мужчина не придет, чтобы спасти меня от моего несчастья, ибо кому нужна падшая женщина?

– Ты не падшая.

– Об этом знаем только мы с вами, милорд. – Она приложила руку к груди. – Но я победила. Я выжила, у меня осталось чувство собственного достоинства, и если мечты мои рассеялись как дым, – что ж, такова женская судьба, не так ли?

Он предпочел бы считать ее слишком сентиментальной. Ему хотелось доказать, себе, что ее напыщенный тон – это всего лишь разочарование старой девы. Но никто, даже он – маркиз Блэкберн – не имел теперь власти над Джейн. Глядя ей в глаза, он мельком увидел ее душу, полную муки и благородного страдания.

И, ей-богу, он почувствовал себя виноватым. Он был виноват.

Тут его сестра, как всегда прозаичная, сказала:

– Мисс Хиггенботем, все это очень интересно. Но как в ваших волосах оказался розовый лепесток?

Джейн провела пальцами по своим волосам и тупо уставилась на мокрый лепесток, упавший ей на колени.

– И, мисс Хиггенботем, поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что ваш корсаж застегнут неправильно.

Джейн накрылась полотенцем и вдруг приобрела совершенно обессиленный вид, как будто этот день с его событиями – и Блэкберн с его постоянной настойчивостью – полностью истощили ее.

Рэнсому захотелось подойти к ней и пообещать, что он никогда больше не причинит ей боли и другим не даст в обиду. Ему хотелось защитить Джейн от падения в грех предательства и в то же время хорошенько отругать за участие в таких преступных действиях.

В общем, рядом с Джейн его раздирали влечение и долг перед страной. Он очень хорошо знал, что она увидит, выходя из библиотеки, но сейчас в нем говорили инстинкты.

– Ей нужен ужин и теплая постель. Где приготовленная для нее комната, Сьюзен?

– Меня не нужно укладывать в постель, как ребенка. Или создавать проблему из моего ужина. – Выпрямив спину, Джейн стала воплощением почтеннейшей дуэньи и учтивой гостьи. – Я могу поужинать с леди Гудридж.

Он ненавидел, когда она так походила на старую деву.

– Нет, не можешь.

– Или если вам будет угодно, я могу поужинать со слугами. Он показал на нее пальцем.

– Джейн, мне ведь может все это и надоесть. На ее лице был написан протест.