Елизавета Дворецкая - Огнедева
— Не до сказаний мне сейчас. — Ярмила прижала свободную руку ко лбу и закрыла глаза. — Пусти, князь. Мне бы хоть умыться, косу заплести. Хожу тут… будто русалка…
Но Одд не выпускал ее руки и не сводил с нее настойчивого, почти требовательного и восхищенного взгляда. Теперь, когда он так ясно увидел в ней свою богиню-покровительницу, ему жаль было отпустить ее от себя даже ненадолго.
— Как валькирия. Как Дева Битвы, Дева Щита, — восторженно произнес он и, взяв ее другую руку, отвел от лица. — Светлоликая и Украшенная Золотом — имена богини Торгерд, и я не думаю, что когда-нибудь даже в самом Халогаланде находилось более достойное ее воплощение.
Глава 9
Войско вернулось в Ладогу всего за три дня до Купалы. Из взятых в плен людей Иггвальда больше половины выразили желание служить Одду, и он счел, что принять их в свою дружину ему более выгодно, чем продать. Таким образом, его силы пополнились еще двумя кораблями и почти сотней воинов. Подобные случаи в Северных странах нередки: остатки дружины побежденного вождя вливаются в дружину победителя, доказавшего, что его удача сильнее, и уже под его стягом продолжают путь за подвигами, славой и добычей. Остальных Одд велел освободить и даже выделил им самый маленький из Иггвальдовых кораблей — пусть возвращаются в море и несут с собой весть о том, как Одд сын Свейна отомстил своему врагу, а также о том, что вик Альдейгья пользуется покровительством могучего вождя и может за себя постоять.
О битве и об участии в ней дочерей Домагостя по округе ходили удивительные рассказы, далеко превосходившие действительность. Но думать о битвах уже не хотелось — Купала стояла на пороге, самый главный праздник летнего полукола[21] завладевал умами, притягивая к себе все мысли.
Сразу после возвращения войска Святобор в сопровождении младших детей и молодежи обошел все жилища Ладоги, собирая припасы: яйца, муку, зерно, сколько осталось, мед. Собранное отнесли к Милораде и сложили в клети. Медовуху она замешала немедленно, пристроив к этому делу всех своих и Братомеровых девчонок, чтобы та успела созреть до праздника.
Гроза ушла, следующие дни выдались теплыми и ясными, солнце заливало жаркими лучами траву, заставляя сверкать ярко-синий Волхов, густую зелень берегов, снежную белизну облаков. Праздновать победу и Купалу заодно ладожане начали немедленно по возвращении: мужчины весь день сидели на опушках, попивая мед и пиво и любуясь девичьими кругами. А девушки расцвели, словно маков цвет: набег Иггвальда испортил им весну, сорвал обычные Ярилины игрища, и весь свой задор они донесли до Купалы нерастраченным. Зато и праздник после победы над змеем из бездны ожидался веселый и радостный как никогда.
В день перед купальской ночью народ поднялся спозаранку. Солнце еще не всходило, но было совсем светло. Нарядившись в самые лучшие рубахи, украшенные особой купальской вышивкой, мужины, женщины, дети и подростки, старики и старухи, словене и варяги со всей округи собрались у подножия Дивинца. На вершину взошли Домагость, Милорада и Святобор, а за ними прочие старейшины с домочадцами, все, кому хватило места. От подножия растекалась пестрая толпа, и все, охваченные единым чувством, смотрели на восток.
Среди своих людей стоял и Одд. Его острый взгляд скользил по толпе Домагостевых родичей, выискивая Яромилу, — в последние дни конунг почти никого другого не замечал, но с ней старался видеться постоянно. Вон сама хозяйка, в праздничном головном уборе с двумя большими коровьими рогами, вон Дивляна — румяная, нарядная, в рубахе, крашенной корнем марены в приятный розовато-красный цвет, вон и младшая сестра, еще без девичьей ленты и поневы, но тоже в искусно вышитой рубашке. Дальше толпились какие-то дальние родственницы, но Яромилы не было — а уж ее голову и косу, сияющую червонным золотом, не заметить трудно. Почему ее нет? Одд был разочарован и чувствовал, что без нее праздник Середины Лета утратит для него половину смысла и почти все веселье. Он хотел видеть ее и испытывал какое-то лихорадочное нетерпение, все время оглядывая домочадцев воеводы в надежде, что она вдруг чудом появится.
Огромная толпа затихла, затаила дыхание, ожидая появления солнца. Вот первые лучи заиграли у края небосклона; Милорада подняла руки, приветствуя светило, и громко запела:
На Купалу рано солнце взыграло!
И по этому знаку толпа подхватила сотней голосов:
Ой Лели-лели, солнце взыграло!Солнце взыграло на добрые годы,Ой Лели-лели, на добрые годы!На добрые годы, на теплые росы,На теплые росы, на хлеба урожаи![22]
Священное имя Лели звенело, разносясь над берегами, над водой, улетая к самому солнцу, и вот уже казалось, что небо, земля, вода — весь белый свет — тысячей голосов славит богиню весеннего расцвета и призывает ее. Сегодня был день ее наибольшей силы и прощания с ней, день ее наивысшего торжества и гибели — вернее, претворения в нечто новое. Слезы выступали на глазах от пронзительного чувства радости — Леля была здесь, она вошла в людские сердца и улыбалась каждому из глубин его собственной души.
— Здоровы будьте, люди добрые! — начал Домагость, когда смолкли крики, приветствующие солнце. — Сегодня у нас светел праздник, честна Купала! А что днесь сделано, то пропало, днесь нам не сеяти, не жати, днесь нам звонки песни пети да сладки меды пити, честну Купалу славити!
— Подымемся мы на гору высокую, — подхватила за ним Милорада, — запалим мы огни палючие, покатим колеса огненны, да во быстры воды бегучие. Како солнце утром на гору вздымается, како ввечеру со горы скатается, матушке Сырой Земле слава!
— Гой! Купала! Слава! — вразнобой восторженно орали люди, после всех тревог дождавшиеся наконец самого светлого и радостного праздника в году.
Прокричав славления земле и воде, потом Красну Солнышку, потом Волхову-батюшке, общему отцу и кормильцу всех волховских словен, под предводительством той же Милорады народ пошел собирать травы, которые в этот день достигают наибольшей силы. С ней отправились в основном женщины и подростки, — но и многие из мужчин охотно к ним присоединились. Всякие работы в этот священный день запрещались, весь он был отдан только гуляньям, обрядам, славлению земли и ее богов.
Многие викинги из дружины Одда тоже пошли в лес — отчего же не прогуляться в такой прекрасный день, да еще в обществе нарядных женщин, поющих веселые песни? В Северных странах его называли Днем Середины Лета и отмечали почти так же, поэтому варяги хорошо понимали смысл происходящего. Зная, что этот день богами предназначен для веселья и любви, они, не теряя времени, заговаривали с женщинами, делали намеки: кто словами, а кто только глазами или жестами, если слов, чтобы договориться, у обеих сторон не хватало. Местные мужчины и парни, конечно, соперникам не радовались, но до драки дело не доходило. В Халогаланде тоже было принято собирать в этот день цветы, и то Колль, то Вальгаут, то сам Асберг хёвдинг, отбившись от толпы с какой-нибудь приятной молодайкой или девушкой, показывал одну за другой травку и допытывался: «Как это называется? Брат-и-сестра? Бродир-ок-систир?» Торвинд Котел, принесший клятвы верности Одду, с перевязанным плечом и боком, тоже охотно отправился с женщинами в лес и даже пробовал больше на пальцах, чем на словах, объяснить Белке, как собирал травы с матерью в детстве во время дня Середины Лета. Он как-то сразу прицепился к Белке, для такого случая непривычно гладко причесанной; ее имя он выговаривал как «Бьялька» и смотрел на нее при этом с таким восторгом, будто всю жизнь только и мечтал о невысокой, загорелой курносой девушке с бойкими серыми глазами. Рядом с ней мощный Торвинд хёвдинг смотрелся весьма забавно, но не возражал, когда Белка, расшалившись, напялила ему на голову пышный венок.
