Николь Джордан - Экстаз
— По-моему, он давно числится в друзьях нашей семьи, — небрежно объяснила она. — Кажется, даже какой-то тридесятый родственник.
— Поздравляю вас, — не без сарказма сказал Келл. — А в сущности, он неплохой малый. И, насколько я знаю, хороший друг.
— Слава Богу, — в тон ему проговорила Рейвен, — не все в высшем свете такие уж плохие.
— Например, вы, — любезно согласился Келл без своей обычной насмешливости, но своим комплиментом не сбил ее с намеченного пути.
— Я спрашивала Джереми Вулвертона про вас, — сказала она, — и он говорит, что многие из высшего общества приветствовали бы вас в своих рядах, но вы сами сторонитесь их.
На эти слова ответа она не получила: наклонив голову, Келл продолжал заниматься с клинком рапиры.
— Джереми еще говорит, — продолжала Рейвен, нарушая молчание, — что вы отменно владеете шпагой. Этот шрам вы получили на дуэли?
Он поднял голову, в его темных глазах мелькнуло недовольство.
— Для участницы брака по соглашению, — сказал он, — вы проявляете слишком много любопытства.
— Возможно, сэр. Тетушка Кэтрин тоже считала это одним из главных моих недостатков.
Он машинально прикоснулся к шраму на скуле и, не глядя на Рейвен, произнес:
— Этим знаком красоты, если уж вам так интересно, я обязан кольцу с печаткой, которое носил мой дядя Уильям на правой руке.
Дядя, которого, как говорят, он убил? — сразу мелькнуло в голове у Рейвен. За это?
Вопрос, видимо, отразился у нее в глазах, потому что Келл, который как раз в это время поднял голову, кивнул.
Рейвен в ужасе отвернулась.
— Я бы с удовольствием убил его, — услышала она. — Но не столько за это… Он повинен в ранней смерти моей матери после того, как сумел отобрать у нее обоих сыновей… И еще кое в чем… Так что родственной любви между нами не осталось.
— Значит, это он ударил вас в лицо? Когда вы были еще мальчиком?
Рейвен не сводила глаз со шрама на скуле — сейчас он казался ей огромным и угрожающим.
Келл кивнул.
— Он бил не только по лицу. Но с некоторых пор я начал сопротивляться. И даже давал сдачи.
Рейвен внимательно вслушивалась в эти слова. Ее несколько удивляла его откровенность. Она хотела бы знать, что за этим скрывается: желание завоевать ее симпатии или намерение скрыть — а то и оправдать — то страшное, в чем его обвиняет людская молва.
Интересно, сколько же еще секретов скрывается в бездонной глубине этих темных глаз?..
Она вернулась мыслями к его несчастной матери, чья судьба напоминала судьбу ее собственной родительницы, и спросила:
— И весь высший свет вы стали так презирать из-за нее?.. Из-за вашей матери? Из-за отношения к ней?
Он долго не отвечал. Потом произнес:
— Это было главным. Все родственники моего отца никогда не считали ее, ирландку, полноценным человеком. И с ними я не хотел иметь ничего общего…
Ей показалось, что он добавит еще что-то, но он замолчал.
— У нас в этом немало общего, — сказала она. — Ко многим аристократам я испытываю не больше симпатии, чем вы. Среди них полно жестоких, бездушных, мелочных. От них тоже в свое время страдала моя мать. Страдала и я. Но я не собираюсь терпеть ни их презрение, ни их снисхождение, не думайте! И с легкостью пошлю ко всем чертям тех, кто позволит себе по отношению ко мне подобные чувства.
Он поднял на нее мрачный взгляд.
— Звучит как тост, произнесенный в своей компании одним из членов лондонского бомонда, который только что на кого-то обиделся за общим столом. Почему-то не очень верится.
— Но это чистая правда, Келл!
— Тогда почему вы с таким упорством искали мужа среди самых высших представителей этой самой аристократии? В чем сами признались.
Рейвен несколько колебалась, прежде чем ответить со всей откровенностью.
— Больше всего, пожалуй, потому, — сказала она в конце концов, — что дала обещание матери перед ее смертью. Она, когда была молодая… она была отвергнута отцом и отправлена на острова Вест-Индии до конца жизни. Однако она всегда жалела себя и меня… Хотя, видит Бог, я ее не просила об этом… Она сожалела, что мы исключены из жизни общества, к которому принадлежали по рождению. И она мечтала… как о чем-то несбыточном… чтобы по крайней мере ее дочь обрела хоть какой-нибудь титул и была признана равной в высшем обществе. Это стало у нее просто навязчивой идеей… Она заставила меня поклясться…
У нее перехватило горло, она замолчала. Потом добавила:
— Мое обещание помогло ей спокойно отойти в мир иной. Она так страдала при жизни… От одиночества, из-за моего отчима… Из-за бесплодной любви…
Келл довольно долго молчал, затем сказал так тихо, что она еле расслышала:
— Да, я понимаю такого рода клятвы, как ваша. Своей матери я поклялся заботиться о своем брате Шоне.
Упоминание о Шоне отрезвило Рейвен, и она пожалела о своей откровенности. Однако решила вернуться к тому, с чего, собственно, начала весь разговор с Келлом.
— Пожалуйста, — сказала она, — не будем растекаться по древу. Я очень прошу вас пойти на вечер, который устраивает леди Уиклифф… Бринн. Ведь если я хочу восстановить свое имя… репутацию… не знаю, что еще — мы уже говорили об этом, — я должна хоть изредка бывать среди тех, от кого эта репутация зависит… Но без вас… если вы не будете стоять рядом со мной, никто ничему не поверит…
— Стоять! — повторил он с усмешкой. — Это как раз то, что мне сейчас труднее всего. С моей раненой ногой. А уж танцевать так вообще…
— Разве вы умеете танцевать? — решилась она поддразнить его. — С вашей ненавистью к светским удовольствиям…
В его глазах мелькнуло раздражение, быстро сменившееся смешливым удивлением.
— Ну и ну, — сказал он, — похоже, вы совсем не опасаетесь, что такой подозрительный субъект, как ваш супруг, может счесть ваши слова не в меру оскорбительными и поступить с вами, как Отелло со своей Дездемоной?
Рейвен облегченно рассмеялась.
— Что ж, это избавило бы меня от необходимости просить вас о чем-либо, а вас от исполнения моих просьб. Обещаю не злоупотреблять ими, а после того, как скандал уляжется, вообще оставить всякие претензии на вашу свободу, а также на показное проявление супружеских чувств.
Келл кивнул.
— Договорились. Я посещу этот чертов бал и даже буду вести себя прилично. Никого не убью… — Прежде чем она успела отреагировать на его странноватую шутку, он добавил: — А теперь, пожалуйста, удалитесь из этого злачного места, пока ваша репутация не покрылась еще более темными пятнами… И дайте мне покой, черт возьми!
После ее ухода Келл довольно долго не возвращался к чистке оружия и сидел неподвижно, словно окаменев.
