Жюльетта Бенцони - Узник в маске
— Боюсь, ее, бедняжку, ждет нынче бессонная ночь, если только ее не отвлечет любовник, — прошипела бывшая мадемуазель де Шемеро и засмеялась недобрым смехом.
— Я полагал, вы с ней дружны, но, как вижу, ошибся…
— Никакой ошибки, монсеньер, мы действительно дружны, если только с женщинами такого сорта можно Дружить.
— А чем, собственно, она плоха? Насколько я понял, она маркиза — в отличие от вас, всего лишь вдовы откупщика налогов.
Его пренебрежительный тон оскорбил самолюбие бывшей Франсуазы де Базиньер де Шемеро. Она не любила, когда ей напоминали о том, что можно было назвать только изменой громкому родовому имени, которую ей так и не пpocтила семья. Она встала во весь рост, выгнула и без того прямую спину и попыталась испепелить взглядом своих прекрасных глаз герцога, явившегося говорить ей гадости.
— Вы пришли ко мне в дом только для того, чтобы задеть хозяйку, монсеньер? Прежде вы были галантнее…
— Вы говорите о тех временах, когда были фрейлиной королевы, которой походя изменили? Но не будем о мелочах. Карты на стол, я пришел не с целью вам льстить, сосем наоборот.
— В таком случае соблаговолите удалиться, если не отите, чтобы я велела своим лакеям выставить вас за дверь, невзирая на то, что вы — родня короля!
Вместо того чтобы направиться к двери, Франсуа уселся в кресло, сохранившее тепло госпожи де Бринвилье.
— Не советовал бы вам так поступать, ибо стоит мне переступить ваш порог — и я, перейдя через улицу, постучусь в дом королевского судьи, отца вашей подруги, для которой вы не нашли доброго слова, и потребую от него помощи в согласии с полученным вчера вечером дозволением короля.
— Называйте это, как вам угодно, но, не желая меня слушать, вы рискуете навлечь на себя серьезные неприятности. Господин Кольбер, отвечая вчера вечером в Фонтенбло на вопросы короля, с ходу признался, что вы направили к нему одного из своих друзей, некоего Фульжена де Реми, чтобы он воспользовался его услугами.
Наметанный глаз Франсуа сразу подметил, что румяные щеки собеседницы побледнели. Напрасно она разыгрывала безразличие, сидя к нему в профиль и обмахиваясь гром, словно в комнате внезапно стало душно.
— Что за блажь — беспокоить его величество по таким пустякам! — молвила она с улыбкой. — Какой вред я могла причинить, порекомендовав будущему министру талантливого человека, к которому жизнь пока что была слишком немилосердна?
— Никакого, — ответил Бофор, тоже с улыбкой. — Все зависит от намерений, которые вами двигали. Где вы нашли своего протеже?
— У моих дверей. Он прибыл с далеких Островов, где ему вручил рекомендательное письмо кузен моего покойного супруга, и сгорал от желания заняться делом, достойным умного человека…
— На Островах можно многого достичь, сколотить огромное состояние. Я ума не приложу, зачем ему понадобилось пересекать океан. При том условии, конечно, если он его действительно пересек!
— Что вы хотите этим сказать?
— Что в те дни, когда он якобы прибыл, на кораблях, приплывших с островов Сен-Кристоф, Мартиника и Гваделупа, не значилось никакого Сен-Реми. Если только он не совершил путешествие под другим именем — настоящим, а этим, вымышленным, воспользовался только здесь, в неблаговидных целях.
— Вы говорите загадками. Я уже ответила вам, что мне известно об этом несчастном. Предположим, мне только казалось, что я что-то о нем знаю… Во всяком случае, чистота моих намерений от этого не страдает.
Улыбка Бофора, только что благодушная, стала недоброй. Он показал великолепные зубы, словно готовился укусить собеседницу.
— Невинная овечка, святая наивность! Итак, вы действовали из чистой благотворительности? И, разумеется, понятия не имели, что этот авантюрист осмелился выдать себя за старшего сына маршала Фонсома? Это же те самые Фонсомы, чье герцогское достоинство всегда не давало вам покоя!
— Право, не знаю, о чем вы толкуете…
— Короче говоря, — не унимался Бофор, — ваша наивность дошла до того, что вы не колеблясь помогли своему протеже похитить молодого герцога. Однако похитители допустили оплошность, они сами крикнули, что являются орудиями господина Кольбера. Тот, конечно, с гневом это отвергает.
Услышав эти слова, госпожа де Ла Базиньер звонко расхохоталась. Опытное ухо легко различило в этом смехе надрыв.
— Как же ему не отпираться? Ведь тот бедняга здесь совершенно ни при чем, как и я. Фарс так груб, что легко расшифровывается, ребенка похитили сторонники господина Фуке с целью свалить преступление на Кольбера и дискредитировать его.
— Чтобы друзья Фуке украли сына женщины из своего же лагеря?! По-вашему, такое можно вообразить?
— Для людей, желающих бросить на Кольбера тень, это было бы очень хитроумно.
— Готов согласиться, что вы смогли бы додуматься и не до такого. Однако сам Кольбер не оставляет от вашей версии камня на камне, по его словам, Сен-Реми ему рекомендовали вы, а тот — иными словами, вы! — похитил юного герцога де Фонсома. Так что, мадам, советую вам без промедления бежать туда, где он засел, и молиться, чтобы при счастливом исходе вам удалось избежать серьезных неприятностей. С тем и остаюсь…
Бофор развернулся на каблуках, чтобы выйти, но госпожа де Ла Базиньер остановила его криком:
— Подождите!
— Хотите сказать мне еще что-то? — бросил он презрительно.
— Да. Я сижу и гадаю, что подумает король, пожелавший вступиться за свою дражайшую герцогиню, если узнает, что молодой герцог, как вы его называете, не имеет никаких прав на имя, не говоря о титуле?
— Продолжайте!
— Боюсь, он сразу поймет, почему вы так заступаетесь за герцогиню.
— Он и так это понимает, я убил на дуэли отца этого ребенка и мой долг теперь — заменить ему отца в минуту смертельного испытания.
— Вы его отца не убивали, ведь вы и есть его отец!
— Опять сплетни, которыми вы так любите тешиться! Конечно, ведь у вас подлая душонка…
— Возможно. Но если вам не хочется, чтобы король узнал правду, я вам советую не впутывать меня в эту историю и искать своего Сен-Реми в других местах, а не у меня под столом.
Тут Бофор окончательно лишился самообладания. Молниеносно выхватив шпагу, он приставил кончик к горлу де Ла Базиньер.
— Говорите, куда дели ребенка, иначе вам конец!
Бледная, как мел, с побелевшими дрожащими губами, она еще продолжала хорохориться:
— Вы не убьете женщину…
— Вы не женщина, а чудовище. Я жду! Но лучше вам не испытывать мое терпение дольше пяти секунд. Раз, два…
На счет «три» дверь открыл слуга. Возможно, он стучался, но слишком робко, потому что смертельные враги увлеклись враждой и ничего не слышали. В руке слуга держал записку. Франсуа опустил шпагу так же молниеносно, как занес ее, и женщина со вздохом облегчения упала в кресло. Слуга обратился к Бофору так, словно не заметил ничего странного:
