Жаклин Санд - Женщины французского капитана
Трюшон появился ближе к вечеру; он разыскал Сезара у офицерских палаток, где виконт старательно чистил саблю. За журналистом шагал высоченный малый с добрым крестьянским лицом и ручищами-граблями; мундир детине был чуть маловат, и рукава коротки, а пуговицы еле сходились с петлями. На фуражке солдата красовался номер двадцатого легкого.
Виконт отложил саблю и вопросительно воззрился на журналиста.
– Южный караул, – коротко объяснил тот. – Отойдем. Здесь слишком много народу.
Они отошли подальше от палаток, встали под раскидистым дубом, чьи листья уже начали перекидываться из зелени в бронзу, подчиняясь требованиям осени. Сезар глядел на детину, тот с любопытством – на него. Но стоял перед офицером как по струнке – вышколенный.
– Как зовут?
– Филипп Гальенн, лейтенант. Так точно.
– Он стоял в том самом южном карауле в ту ночь. И видел капитана.
– Рассказывай, – велел Сезар. – Подробно. И да… вольно, конечно.
Детина встал свободнее, снял фуражку и почесал затылок.
– Так я что… Стоял, службу нес. Вечер светлый был, мимо трупы возили, закапывали их за деревней. Даже ночью работали. Проезжали – офицер пароль говорил. Потом один мимо меня так прошел, пароль сказал да и в ложбинке скрылся. Там, сударь, такое место интересное – овражек за деревней, а в овражке как бы и ручеек.
– Узнал того офицера?
– Нет, – покачал головой Гальенн, – все-таки вечер, темнело уже, а он не из нашего полка был. Своих-то я всех знаю.
– Так, – сказал Сезар и переглянулся с Трюшоном. – Капитана де Кормье, выходит, тоже знаешь?
– Как не знать. Только тогда он лейтенантом был. Знаю.
– Точно не он?
– Матушкой клянусь.
– Хоть это мы выяснили, – пробормотал виконт. – Дальше что?
– Ну, стою, а тут капитан де Эмон идет. Хороший капитан! Я все завидовал, что не с его людьми служу; у него да у лейтенанта де Кормье все хорошо поставлено, а у нас… – Гальенн махнул рукой-лопатой. – Капитан сказал пароль и в тот же овражек ушел.
– Тебе ничего подозрительным не показалось?
– Я, господин лейтенант, за офицерами не слежу. Я стоял да о бабах думал. И еще про ужин. Жрать хотелось.
Виконт невольно улыбнулся.
– Давай, давай, – подбодрил солдата Трюшон, – про разговор расскажи.
– А! – Гальенн снова заскреб пятерней в затылке. – Так это, стою, труповозчики уехали, нет никого. Птички, дуры, щебечут на деревьях, и не спится им… Вдруг слышу, ругается кто-то неподалеку, да так грозно! Орут друг на друга. Я и подумал, что эти в овражке. Все не слыхал, конечно. Да и не помню многого.
– О чем они говорили?
– Один – мне кажется, капитан де Эмон то был – все повторял, что «поверить в это не может». И что он такого не ждал. И что теперь как поступать, не знает. А второй его будто стыдил и уговаривал, только что уговаривал, я так и не понял. Еще сказал: «Ссориться с тобою не хочу, а получается, и не впервой». И еще, как образованные, говорят: «Все дело в том, что ты не хочешь принять эту любовь такой, как она есть», – вот как выразился, – Гальенн явно гордился, что запомнил столь сложную фразу. – И потом еще: «Мы должны это сделать, если хотим выжить. Пойдем со мной». Но капитан де Эмон сказал, что никогда, зло так сказал и громко, и потом я смотрю – он из овражка выбирается. Мимо меня пробежал, пароль буркнул, не посмотрел. Ну и ладно, не мое это дело.
– А второй когда мимо тебя прошел, ты его не узнал?
– А он мимо не проходил.
Виконт удивился:
– Это как же?
– Так и было. Наверное, с той стороны овражка выбрался и в деревню с другой стороны зашел – очень просто.
– Больше ничего из их разговора не помнишь?
– Далеко они стояли, – развел руками Гальенн. – И я не то чтоб особо слушал. Про баб, говорю же, думал.
– Перед трибуналом повторишь, если как свидетеля вызову?
– Отчего бы и нет, повторю.
– Лейтенанта де Бриссона из двадцать седьмого линейного знаешь? Его Задирой Пьером зовут.
– Нет, сударь. Не знаю.
– Хорошо, – сказал виконт. – Свободен. Иди.
Гальенн козырнул, развернулся браво, через левое плечо, и пошагал прочь.
– О какой любви говорил этот второй офицер? – вопросил Трюшон, глядя солдату вслед.
– Об Инесс де Кормье, о какой же еще, – виконт потер лоб, чувствуя отчего-то усталость, – странно, головоломка почти сложилась, а чувство тяжелое. – Видимо, уже тогда де Эмон собирался идти к полковнику и требовать чего-то касательно Инесс, а де Бриссону это не нравилось категорически. К тому слова про ссору, вполне возможно, что Задира Пьер уговаривал капитана не торопиться и… как там? – принять любовь такой, какая она есть. То бишь не добиваться жены своего подчиненного и их общего друга. Капитан же, рассчитывавший на поддержку приятеля, обозлился. Ночью Задира пришел мириться, де Эмон уже остыл и встретил его приветливо, но своих планов утром пойти к полковнику не изменил, и они повздорили окончательно. Де Бриссон был пьян и пристрелил друга, а после, испугавшись, обставил все как самоубийство. Он не знал, что Кристель его видела.
– Звучит убедительно, – произнес журналист, – но кажется, вы чего-то не договариваете.
– Меня все тревожит этот сообщник Задиры Пьера, – сознался виконт. – Может, в том и было дело, почему де Бриссон не желал, чтобы капитан шел к де Дюкетту? Вдруг они втроем какие-то сомнительные дела проворачивали, и это могло вскрыться? Чем не причина для убийства.
– Имеете предположение, кто он?
– Ни малейшего. Сержант Дролон, симпатяга, исключается. Он позавчера в трактире сидел и Флорана зарезать никак не мог… Но в целом, картина мне ясна. Черт!
– Что вы чертыхаетесь постоянно? Как нищий на паперти, которому мало подают. В Париже вы сдерживались.
– Больно мерзко, – буркнул виконт. – Не люблю, когда друг убивает друга. Не люблю, когда люди погибают за какую-то мелочь, за случайно оброненное слово… Но меня сюда звали не для того, чтобы я философией занимался. Убийство я раскрыл, осталось поймать убийцу, а он неизвестно где и незнамо что замышляет… И да, Трюшон, верните мне записку. Может, все-таки удастся выцарапать у капитана де Брезе бумаги, написанные Задирой Пьером, – будет лишнее доказательство.
Журналист вытащил листок и протянул виконту; тот еще раз посмотрел на строки, запоминая почерк, и спрятал.
– Вы правы, мерзко, – сказал Трюшон, – а только это жизнь, друг мой Сезар, жизнь, и ничего больше…
Виконт лишь качнул головой.
– Но и ничего меньше.
К полковнику он пошел сразу же. Де Дюкетт сидел в палатке и писал, но при виде мрачного лица Сезара прервал свое занятие.
– Что? Нашли?
– Если вы имеете в виду лейтенанта де Бриссона, то нет. Но теперь его стоит поискать немного тщательнее. Я уверен, это он.
