Жюльетта Бенцони - Гордая американка
Разнервничавшись, она уже хотела было смять письмо и бросить его в камин, но вовремя одумалась и, наоборот, разгладила письмо ладонью и, сунув обратно в конверт, отправила туда, где хранилась вся ее корреспонденция. После этого она решила забыть об этом письме и изобразить дело так, будто оно пришло уже после ее отъезда. Это позволит ей немного остыть и получить время, чтобы на холодную голову подготовить достойный ответ. Как бы то ни было, о том, чтобы подчиниться диктату Джонатана, не могло идти и речи: не станет она возвращаться в США, как послушная девочка, привычно отзывающаяся на окрик. Орсеоло слишком расхваливали ей чудеса Ночи Искупления, чтобы она могла покинуть Европу, не побывав на этом празднике. Даже в глазах истинной американки Ньюпорт уступал карнавальной Венеции…
Удовлетворенная своей решительностью, Александра допила коньяк, решила, что голодна, и заказала легкий ужин, после чего велела горничной собрать кое-какие ее вещи. Она ограничится немногим, так как ей предстоит всего лишь трехнедельное путешествие: Лазурный Берег и Вена. Этого хватит, чтобы выкинуть из головы герцога де Фонсома со всем его колдовством.
То «немногое», чем запаслась Александра на три предстоящие недели, заняло две металлические тележки: здесь было девять увесистых чемоданов, дюжина шляпных коробок и несколько котомок – вполне скромно для элегантной дамы той эпохи, особенно по сравнению с семьюдесятью пятью сундуками, с которыми отбыла ненадолго в Нью-Йорк Сара Бернар. Вся эта кладь проследовала к багажному вагону, тогда как, ее хозяйка отправилась вдоль вереницы кокетливых вагончиков, покрытых зеленым лаком, в поисках вагона номер 5. Рядом со ступенькой ее вагона стоял навытяжку железнодорожник в каштановом мундире и в фуражке с галунами. В руках он держал большую тетрадь.
Александра подошла к нему и протянула билет, который он принял с улыбкой, которая при взгляде на пассажирку сменилась удивленным выражением.
– Прошу прощения, но вы не… мисс Форбс?
– Эту фамилию я носила в девичестве. Теперь я именуюсь миссис Каррингтон. Разве мы прежде встречались? – не очень уверенно произнесла она.
Она рылась в памяти, стараясь вспомнить, где видела прежде это безусое, открытое и симпатичное лицо, эти ясные, немного мечтательные глаза. Неожиданно она всплеснула руками. – Господи, не вы ли были переводчиком французского посольства в Пекине, когда… Вас зовут Пьер Бо, не так ли? О, как же я вас сразу не узнала!
Он снова улыбнулся, зная, видимо, как хорошо это у него получается.
– Все дело в мундире и в неожиданности встречи. Вы и подумать не могли, что увидите меня здесь.
– Верно. Каким ветром вас занесло на железную дорогу?
– Стараниями Антуана Лорана – полагаю, вы его еще помните?
– Еще бы! Ведь я только что провела в Париже несколько дней в его компании. Мы встретились на пароходе. Как я могла забыть тех, кто спас мне жизнь, а может быть, даже больше, чем жизнь!
Видя, как омрачилось лицо молодой женщины при воспоминаниях о страшных минутах, проведенных в лапах «боксеров», Пьер Бо поспешил сменить тему, тем более что рядом стояли еще двое пассажиров, на которых ему пора было обратить внимание.
– Ваше купе – номер пятнадцать, миссис Каррингтон, – сообщил он. – Позвольте вас проводить! Мадам, месье, минуту терпения…
Приняв из рук Александры легкий саквояж и шкатулку с украшениями, он провел ее до помещения, которому предстояло служить ей в предстоящую ночь спальней, распахнул дверь из красного дерева и поставил багаж на банкетку, обтянутую коричневым бархатом.
– Я скоро вернусь, чтобы узнать, не требуется ли вам моя помощь. Ужин будет подан в семь часов. Я позабочусь, чтобы вас усадили за самый лучший столик.
Он исчез, не дожидаясь от Александры ответа, и она осталась одна Каким критическим ни был ее взор, она не нашла в купе ничего, к чему было бы позволительно придраться: все свидетельствовало о безупречном вкусе и элегантности, начиная с толстого ковра под ногами и панелей из красного дерева на стенах, кончая бархатными ремешками, большим граненым зеркалом и хрустальными тюльпанами, в которых прятались лампочки. Это великолепие дополнялось крохотным туалетным помещением с прекрасным парижским фарфором. Ничего лучшего нельзя было бы ожидать даже в Америке, поэтому, начиная забывать о потребности спасаться бегством, охватившей ее в Версале, она позволила себе расслабиться в предвкушении удовольствий путешествия, которые так ее соблазняли.
Сидя в уголке у окна, невидимая снаружи благодаря занавеске, она с любопытством наблюдала за суетой на платформе, очень надеясь, что в поезде не окажется ее знакомых. Ей больше всего хотелось проделать это пятнадцатичасовое путешествие в одиночестве: это позволит ей почувствовать себя как бы в отпуске, отдохнуть от родни и повседневности.
Хотя наступившее тепло не очень благоприятствовало поездкам на юг, пассажиров набралось немало. Перед Александрой продефилировала целая коллекция дамских шляпок, и она забавлялась тем, что пыталась догадаться, в каком салоне какая из них сшита. Впереди каждого пассажира семенил носильщик в перетянутой кожаным поясом синей форме, волочивший связку чемоданов и саквояжей, ограничиваясь перекинутым через плечо ремнем. До нее долетали отрывки разговоров. Две дамы, к примеру, спорили о сравнительных достоинствах «Ривьера-Палас» в Ницце и «Отель де Пари» в Монте-Карло; согласия между ними не предвиделось. Заметив журналиста Жана Лоррена, Александра насупилась. Во-первых, он был ей неприятен, во-вторых, слыл самым злым языком во всей французской прессе. Ему принадлежала в «Журналь» рубрика «Пэл Мэл», в которой он изощрялся в расписывании злоключений светских львов и скандалов в свете, куда он проникал, пользуясь различными лазейками. Просто кумушка в штанах! К тому же он был тучен до отечности, надушен, волосы и усы красил хной, щеки румянил, даже ресницы подводил тушью. Этот нормандский колосс на самом деле звался Дювалем и напоминал внешностью престарелую кокотку, единственным его достоинством были его чудесные сине-зеленые глаза, в тон которым он подбирал бесчисленные кольца, унизывавшие его жирные пальцы, и взгляд которых мог даже взволновать, когда они начинали светиться, подобно изумрудам. Он не скрывал своих гомосексуальных наклонностей и не стеснялся компании двоих борцов, которых гладил по головкам, когда сиживал с ними в кабаре.
Александру познакомил с ним на приеме у леди Деси Робер де Монтескью. Журналист, наделенный даром блестящего рассказчика, баловавшийся к тому же стишками, казался бесконечно забавным этому титулованному господину, который сам обладал саркастическим складом ума и поэтому умел ценить словесную эквилибристику, которой потчевал его и его друзей Лоррен на своих пышных пиршествах, которые он закатывал на шитых золотом скатертях, усеянных сосудами в виде жаб с рубинами вместо глаз и корзинами с желтыми орхидеями и черными ирисами, усыпанными изумрудами и бриллиантами. Он был, надо отдать ему должное, щедрым хозяином, что проявилось особенно ярко, когда он принимал Сару Бернар, к которой питал величайшее почтение, считая богиней, сошедшей с небес. Она была единственным существом женского пола, чью красоту он был готов признать, однако, будучи представленным миссис Каррингтон, он и ей отвесил изящный комплимент, чем доказал способность ценить женскую красоту как таковую.
