Дженна Питерсен - Странности любви
Он последовал ее примеру и с горечью отступил. Разочарование вернулось, а вместе с ним и гнев. Гнев на себя самого, посмевшего поверить. Забывшего про барьеры, отделявшие его от счастья. Тристан позволил себе замечтаться, но теперь с этим будет покончено. Ему надо забыть эту женщину и все силы сосредоточить на том деле, которым ему предстояло заняться.
— Я понял, миледи, — сказал Тристан и чопорно поклонился, прикрываясь вежливостью, как щитом.
Он пошел к двери, но, дойдя до нее, неожиданно для себя обернулся. Мередит смотрела на него, дрожа всем телом, сжав в кулачки опущенные вдоль тела руки. В слабом свете угасающего камина он увидел, что в ее глазах блестят слезы.
— Если вы передумаете, мое предложение остается в силе.
Он повернулся раньше, чем смог бы увидеть ее реакцию на свои слова, и закрыл за собой дверь.
Свеча догорала, от нее остался крошечный огарок с дрожащим искрящим фитилем, но Мередит не замечала этого. Она была слишком занята: сидя на полу у камина со стопкой бумаг, содержащих собранные ею сведения, сосредоточенно размышляла над ними. Она даже начала составлять набросок отчета. Долгие часы провела она, пытаясь найти хоть что-нибудь, что свидетельствовало бы о невиновности Тристана.
Что-то, что позволило бы ей принять его предложение руки и сердца.
Вздохнув, Мередит поднялась на ноги. Подошла к окну. За окном было так темно, что она увидела только собственное отражение в стекле. Вид у нее был отвратительный. Глаза опухли от усилий сдержать слезы, лицо пылало от разочарования, гнева и страстного желания.
Да, страстного желания. Мередит признавала, что желание не отпускает ее. Предложение Тристана стать его женой звучало в голове. Как легко было у нее на сердце в его объятиях. Когда он прикасался к ней, забывались долгие годы одиночества.
Каким опасным Тристан был, если рядом с ним у нее появлялись такие мысли. Мередит знала наверняка, что когда ее расследование будет закончено, его заберут у нее. Он дал завлечь себя в предательство и лгал по причинам, которые она не смогла выяснить.
Она отвернулась от своего зыбкого отражения и перешла в другой угол комнаты. Посмотрела на стопку бумаг — это все были улики. Не было никаких свидетельств, что Тристан не причастен к тому, в чем его обвиняют.
Ничего, кроме внутреннего голоса. Сердце подсказывало ей, что он не делал, не мог сделать ничего подобного. Не только из-за обстоятельств смерти Эдмунда, но потому, что у него благородное сердце. Тот же голос твердил Мередит что прежде, чем она сдаст Тристана тем, кто решит его судьбу, ему нужно дать шанс объясниться и защитить себя.
— Я должна сказать ему. — Она смахнула внезапно выступившие слезы.
В первый раз с момента своего появления в Кармайкле Мередит почувствовала уверенность. Это было правильное решение. У нее достаточно фактов, чтобы заставить Тристана сказать правду, по крайней мере, он не сможет отрицать их.
Когда она шла к двери, руки у нее дрожали. В это позднее время в коридорах было темно. Слуги уже закончили свои дела, большая часть гостей разошлась по спальням. Мередит была уверена, что Тристану не скоро удастся заснуть, их разговор явно взволновал его.
Она медленно спустилась по лестнице. Мередит знала, что не сможет противостоять ему в его спальне. Стоит ему дотронуться до нее — и она не устоит; она молила Бога, чтобы Тристан оказался в кабинете, или в библиотеке, или еще где-нибудь, только не в спальне.
Она повернула в длинный широкий коридор, где на стенах висели портреты предков Кармайклов. Здесь, где-то посередине этого коридора и стоял Тристан. Он не слышал ее шагов и, казалось, полностью погрузился в свое занятие.
Он стоял перед большим портретом. Она не могла видеть, чей это был портрет, но, судя по всему, это был кто-то значимый для него. Тристан выглядел мрачным, брови насуплены, и чем дольше он изучал картину, тем больше хмурился.
Инстинкт заставил Мередит спрятаться в тени. Его поведение и выражение лица говорили о том, что она стала свидетельницей чего-то очень важного. Это мог быть ключ к поведению Тристана, если не ко всему делу.
Может быть, и к тому и к другому.
— Я пытаюсь, отец, — произнес он так тихо, что она бы не услышала, если бы не гулкое эхо.
Тристан замер, словно почувствовав чье-то присутствие, огляделся. Мередит вжалась в стену там, где тень была гуще всего. Мука на его лице лишила ее дыхания. Все тщательно скрываемые чувства больше не были замаскированы внешней сдержанностью. Он выглядел… сломленным. И ей страстно захотелось утешить его.
Но прежде чем она успела совершить безрассудство, он повернулся и стал быстро уходить. У Мередит не было иного выбора, как последовать за ним. Он прошел мимо гостиных, библиотеки и остановился у своего кабинета. Казалось, его мучают сомнения. Наклонившись, он прижался лбом к двери, постоял, потом открыл ее и вошел внутрь.
Мередит, стараясь шагать неслышно, подошла к двери и приложила к ней ухо — и почти ничего не услышала. Тристан ходил по кабинету, но не приближался к двери. Она закусила губу и начала медленно поворачивать ручку, стараясь не произвести шума.
Наконец она смогла приоткрыть дверь примерно на дюйм и заглянула внутрь одним глазом, но не обнаружила ничего интересного — только небольшую часть стола и ту половину комнаты, где стояли книжный шкаф и кресло для чтения. Самого Тристана она не видела. Приоткрыв дверь шире, она не увидела его и за столом. В конце концов, Мередит шагнула внутрь. Он стоял спиной к ней, погруженный в раздумья, и не заметил, как она вошла. Тристан смотрел на портрет брата, который она видела, когда обыскивала кабинет несколько дней назад.
Мередит уже открыла рот, чтобы заговорить, рассказать о расследовании, потребовать сказать правду об измене, но тут он наклонился и начал что-то делать с рамой портрета. Она не могла рассмотреть, что именно, но услышала какой-то звук, и портрет Эдмунда отодвинулся в сторону.
От того, что она увидела, Мередит почувствовала дурноту; она прислонилась к двери, чтобы не упасть. За портретом была спрятана картина, украденная из галереи Джермана. Та самая, которую она искала и надеялась не найти в этом доме.
Пальцы Мередит царапали дверь, она боролась с собой, чтобы не застонать. Почему-то вопреки очевидности она верила своему внутреннему голосу, который твердил, что Тристан не способен на такое преступление.
Теперь это уже невозможно отрицать.
— Еще два дня, — произнес Тристан. Его голос привел ее в смятение, на миг она подумала, что он обращается к ней. — Через два дня ты будешь у Девлина, и я больше никогда не увижу тебя снова. Все будет кончено.
