Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы
Дочь – невелика ценность, мог пиратский адмирал о ней и вовсе не упоминать, мог пожаловать как награду одному из своих помощников. Могли у них и дети родиться, мальчик по имени Бек и девочка по имени Дайе. Может им быть сейчас лет по шестнадцать-восемнадцать, отчего бы и нет. Вполне могла судьба распорядиться и так, что Дайе в свои годы успела стать не только мужней женой, но даже овдоветь. А теперь Бек, юный брат ее, везет молодую вдову в дом родичей ее покойного мужа. Почему один везет, без слуг? Ну… грустно такое признавать, но неладно пошли дела у этого мужа до того, как он стал покойным. И у Юсуп-бея сейчас тоже… не все ладно.
Однако внуки Барбароссы от этого не перестают быть внуками Барбароссы! И излишнее любопытство по их поводу проявлять… неблагоразумно.
Странные штуки иной раз выкидывает судьба, несет она человека, как конь, потерявший поводья, как штормовая волна пловца тащит… может погубить, а может и вынести. Но в любом случае у великого Хайреддина осталось много влиятельных друзей. И сын его Хасан, хотя после отца он что сокол-чеглок в гнезде беркута… но это ведь лишь в сравнении с отцом. Для живущего на свою меру страха и риска капитана катóрги, пиратской галеры, и чеглок – сокол. Сам-то капитан перед ним воробышек.
Можно сколько угодно красоваться перед своей командой, можно вместо привычного «каторджи-бея» гордо именовать себя «каторджи-пашой». Можно это именование в прозвище превратить: Каторжный Паша звучит куда как славно, великому флотоводцу впору. Можно превратить свою катóргу в подобие плавучего дворца, скрыв доски под коврами, снасти – под шелками, тела – под атласом, а зловоние замаскировав ароматами благовоний, так что не враз и поймешь, на пиратскую ты галеру попал или в керханэ, притон с блудницами.
Все это можно. Но с теми, кто посмел назвать себя племянниками Хасан-паши, внуками Хайреддин-раиса, – с ними даже самому распушившему перья воробьишке лучше вести себя осторожнее.
– Мы – есть… – эхом повторяет второй капитан. И поднимается. – Обожди-ка меня здесь немного.
После чего он исчез из поля зрения Бал. А через несколько мгновений его шаги послышались снаружи. Девушка затаила дыхание, но Наили-баши, как видно, всего лишь обошел шатер снаружи. Что кто-то пробрался под полотнище, он не заподозрил: хотел лишь проверить, не осмелился ли какой из пиратов приблизиться к границам «запретного круга», ширина которого вокруг капитанского шатра на суше была установлена как равная двум веслам. Галерным веслам, каждое в три роста.
Когда этот шатер располагался на самой галере, капитану все-таки приходилось мириться с ограниченностью пространства: как воробью перышки ни топорщить, до павлина ему далеко.
– Значит, ты спрашиваешь, хорош ли «Адсыз»? – как ни в чем не бывало продолжил Наили, судя по слышимости голоса, вновь появляясь на пороге шатра. – Корпус у него редкого совершенства, я уж и не припомню, чтоб еще когда-то такие видел. Оснастка только как для бедных, даже странно: весел достаточно, а мачта все равно высока и парус безобразно огромен.
Джанбал в своем закутке возмущенно тряхнула головой. Глупец ты, помощник капитана. Как галерный раб к веслу цепью прикован, так и ты прикован к привычке ценить корабль по числу гребцов. Знал бы ты, что можно сделать под парусом, если им управляют умелые руки…
Ее, например. Или ее брата. Или Ламии.
А «Адсыз» – это, значит, тот шаик, на котором посредник прибыл, но оставил его на всякий случай в отдалении, пересел в лодку. Странное название для судна. Само себе противоречащее.
Вот их галера (тут девушка мысленно отвесила себе пощечину за то, что вдруг невольно назвала пиратскую галеру своей) называется «Итбарак», то есть «Псоглавец». На флаге ее, да и на большем из парусов, изображен именно итбарак, кинокефал, свирепый человекопес с плотоядно оскаленными клыками. Для правоверного, конечно, любое изображение харам, запретно, но что-то нет с этим полной ясности: и персидские рукописи с рисованными миниатюрами сейчас жечь не принято, и султан, всем известно, у лучших гяурских живописцев портреты заказывает – добро бы хоть свои, а то ведь обитательниц гарема, у которых, по старым правилам, даже лекарь не должен был видеть более чем руку…
Ну и к тому же сам Каторжный Паша и его команда – такие правоверные, что дальше некуда.
Тем не менее с «Итбараком» все ясно, а вот что должно быть изображено на флаге судна, именуемого «Адсыз»? То-то и оно: ничего вовсе!
– …Ну, рангоут с такелажем можно будет и сменить, – беззаботно ответил капитан. – Впрочем, вот сейчас сам и оценю.
– Все-то ты сам оценить рвешься, – в голосе Наили звучат непонятные нотки, – и серебро для выкупа, и ладью, на которой его доставили… и степень риска…
– А как же иначе? – Каторжный Паша непритворно удивлен. – На друзей-соратников, что ли, полагаться? На вас только положись… Мы с тобой ведь не капуданы военного флота, а что-то вроде разбойничьих атаманов. Точнее, я атаман, а ты мой помощник. Вот исходя из этого и действуем.
– Что ж. В капитанской… атаманской чалме есть место только для одной головы, твоей, а значит, и быть по сему. А что я сам не чайная роза, это мы уже выяснили. Все же вот что тебе скажу… лучше бы ты с «ослиными братьями» шутки шутил, чем с мальтийцами[8]. Найдут ведь. Через задницу ведь наизнанку вывернут…
– Ну да, ну да, слыхивали, – как-то рассеянно произносит капитан. – Нас уже и так-то многие ищут… а будут искать еще больше… Ты лучше к этому сразу привыкай. Но в Медийе поди найди. А кто найдет, тот не обрадуется: в алжирских бейликах все совсем не так, как оно видится хоть с Мальты, хоть из Истанбула.
– Да отчего ты так именно к Медийе привязался? – озадаченно интересуется Наили-баши.
(Джанбал тоже интересно это знать, но она, разумеется, не может спросить.)
– А человечек послан туда, – беспечно отвечает Каторжный Паша. – Разузнает про все, что надо. И про земельные владения, и заодно уж насчет Юсуп-бея, он ведь оттуда как раз. На ком женат, за кого выдал дочь… А то что-то я не слыхал прежде ни о каком родстве Юсупа с Морским Султаном. Хотя этот каракал-переросток – воистину султанский дар: и вправду только потомству Рыжебородого такого иметь… Ладно, идем. Гребцов сменить распорядился?
– Обижаешь. Наши уже на веслах, изнывают от нетерпения, а команда Фондерцу скучает на берегу. Ох, я тебе скажу, перевернешься ты когда-нибудь на фута…
– Бабушку свою учи внуков нянчить…
