Кэндис Герн - Ярмарка невест
Не зная, что делать, она опустилась на колени рядом с Джеймсом и наклонилась пониже, стараясь понять, что он говорит. Похоже, он был в трансе.
– Я не могу пошевельнуться, – бормотал он. – Мои люди. Я не могу сдвинуться с места.
Верити сразу поняла, в чем дело. Все было в точности так, как описывал капитан Полдреннан. Джеймс опять вернулся в Испанию, в момент взрыва.
Чутье подсказало Верити, что надо вывести Джеймса из транса до того, как у него наступит полная потеря памяти, которая продлится несколько часов. Верити тронула его за плечо и окликнула по имени.
– Нет, – снова и снова бормотал он, а потом стал повторять ее имя. Частью своего сознания Джеймс, вероятно, понимал, что Верити здесь, в настоящем, в то время как другая его половина была где-то в другом месте.
Обе половины сознания как будто боролись между собой, когда Джеймс пытался выйти из транса. Верити трясла его за плечи и кричала, чтобы заставить его очнуться, до тех пор, пока он не обмяк.
Она еще не знала, какая сторона победила. Был ли он без сознания или просто обессилел в этой схватке?
– Джеймс!
Его голова слегка шевельнулась у нее под рукой, и Верити облегченно вздохнула. Медленно, крайне медленно он поднял голову. Рука Верити легла ему на плечо. Она не стала ее убирать. Джеймсу необходимо человеческое прикосновение, оно поможет ему прийти в себя.
– Верити... – Голос Джеймса прозвучал чуть громче шепота.
– Да, я здесь.
Джеймс нерешительно осматривался, как будто не понимая, где находится или как сюда попал. Сердце Верити разрывалось от сострадания к нему. Она представила себе, сколько раз Джеймс выходил из подобных приступов, со страхом ожидая, что увидит.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на Верити. У нее перехватило дыхание от опустошенности, которую она увидела в его глазах.
Верити никогда не могла представить его таким беспомощным; уязвимым, бессильным перед страхом, ставшим его частью. Глаза, которые сейчас смотрели на нее, были скорее черными, чем синими, они сидели глубоко в глазницах над побелевшими щеками, и в них был стыд.
Джеймс отвернулся. Мужчине, который предпочел носить клеймо убийцы, лишь бы никто не узнал о его приступах, будет тяжело осознавать, что она видела его в таком состоянии.
Бедный! В ту минуту Верити чувствовала только нежность и решимость помочь.
– О, Джеймс! Все хорошо. Все в порядке.
Ее рука скользнула ему на плечо, другая рука обвилась вокруг талии, и вот уже Верити сжимала его в своих объятиях.
Джеймс сопротивлялся только одно мгновение, потом опустил голову ей на плечо и в отчаянии крепко к ней прижался. После долгого молчания он начал шептать ее имя, снова и снова, так же как шептал его в беспамятстве. Верити хотела видеть его лицо, убедиться, что его сознание не соскользнуло опять в темноту.
Следы приступа еще виднелись в его глазах, но было там и что-то еще.
– Верити, – повторил Джеймс и прижался губами к ее губам.
Он терзал ее рот своими губами и языком, как делал это той памятной ночью. Однако на этот раз был только порыв, голод, потребность. Верити охотно предложила себя.
Джеймс прижался к ней всем телом, как будто она была недостаточно близко, и целовал ее снова и снова. Он целовал ее щеки, шею, возвращался к губам, языком вторгался в ее рот. Его руки скользили по ее спине, талии, бедрам, пока Верити не почувствовала, что от удовольствия вот-вот упадет в обморок.
– Верити... Боже мой, Верити!
Если бы Джеймс без конца не повторял ее имя, она могла бы подумать, что он принимает ее за другую, желанную, нормальную женщину. Но он знал, кто она такая, исследуя каждый дюйм ее шеи пальцами, губами, языком. Джеймс знал, кто она, когда нежно прикасался к ее груди, как будто это было что-то редкое и прекрасное. Он знал, кто она, когда охватывал ладонями ее лицо и целовал ей уголки рта, глаза, губы.
От захлестнувшей ее волны радости сердце Верити чуть не выпрыгнуло из груди. Для Джеймса она желанна. Возможно ли это?
Она не сопротивлялась ни когда он положил ее на ковер и лег на нее, ни когда поднял ей юбки, ни когда коленями развел ей ноги.
Верити знала, чего он хочет. Да простит ей Господь, она хотела того же. Она хотела дать ему это, невзирая на последствия, на отвращение, которое он почувствует потом. Она была готова.
Сначала он хотел просто впитывать ее тепло, ее нежное прикосновение, ее покой. Запутавшийся и потрясенный, он хотел прижаться к ней и забыться. Теперь ему захотелось большего. Вожделение охватило его, и теперь он уже не мог остановиться.
Джеймс хотел Верити, она была ему необходима. Он хотел ее прямо сейчас, немедленно. Да простит его Господь, он не может сдержать свое обещание оберегать ее добродетель. Он возьмет ее сию минуту или умрет.
Джеймс потянулся рукой вниз и стал возиться со своими брюками – неуклюже, поспешно, нетерпеливо. В спешке оторвал пуговицу, и она покатилась по полу.
Джеймс быстро поцеловал Верити еще раз, посмотрел ей в глаза: они были широко открыты, и в них угадывалась неуверенность. Ему хотелось бы обойтись с ней лучше. Но было уже слишком поздно. Она была ему необходима прямо сейчас. Немедленно!
– Прости, – пробормотал он и резко вошел в нее.
Как неуклюжий школьник, сделал несколько быстрых толчков, и все было кончено.
Только когда его собственный стон затих, Джеймс понял, что Верити тоже кричала, но не от удовольствия. Она и сейчас тихо плакала. Взглянув на ее мокрое от слез лицо, Джеймс наконец осознал, что наделал. Боже правый, она была девственницей! Девственница? Возможно ли это? Какой же он негодяй!
Джеймс тихо лежал и смотрел на Верити. Глаза ее были закрыты, слезы скатывались по щекам, рот кривился от боли. Господи, ведь он просто вспорол ее, а она еще старается не плакать! Проклятие! Он боялся лишить ее остатков гордости и в конце концов лишил большего. Законченный негодяй.
Верити была напряжена и, казалось, не дышала.
– Черт бы тебя побрал!..
Вожделение прошло, Джеймс с отвращением отодвинулся от Верити и, повернувшись к ней спиной, стал застегивать брюки. Заметив, что одной пуговицы не хватает и ширинка осталась наполовину открытой, он выругался. Верити тихо, как раненая птица, лежала не шевелясь у него за спиной.
Сейчас он действовал в соответствии со своей репутацией негодяя: взял девственницу, как уличную шлюху – быстро, жестоко, болезненно. Господи, как же он обидел ее, эту гордую молодую женщину, которая стремилась только подбодрить его! Он же всегда думал лишь о себе, о своих собственных потребностях, а кончалось это жестокостью по отношению к дорогим ему людям.
Да, она действительно стала ему дорога. Нежно и робко предлагая свою дружбу, она нашла путь к его сердцу, несмотря на его намерение держаться от нее на расстоянии и не увлекаться. Все благие намерения полетели к дьяволу. Опять он уничтожал то, к чему прикасался.
