Ирина Мельникова - Александра – наказание господне
Праздники в имении отмечались с размахом. Огромную елку вмораживали в озерный лед, катались на тройках, устраивали гонки на санях и множество других развлечений, которые по традиции проводили князья Адашевы для своих крестьян и ближайших соседей. В этом году с нетерпением ждали новой забавы – взятие снежной крепости. По Сашиным эскизам швеи шили детям и взрослым амуницию, столяр резал ружья и шпаги, осталось только получить согласие князя и Верменича на роль Суворова и Юсуф-паши.
По росту Кирилл Адашев почти в два раза превосходил легендарного генералиссимуса, но Павел, хотя и был ниже, благодаря усам больше смахивал на турецкого главнокомандующего. Наконец мальчики решили, что высокий рост отца позволит подчеркнуть величие Суворова, а черные усы дяди Павла не дадут усомниться в национальности его персонажа. На том и сговорились.
«Товарищи по палатке»[30] Андрей и Илья развесили по стенам классной комнаты срисованные схемы и планы всех великих сражений русской армии на суше и на море, а любимейшим их занятием стала игра в солдатики. Князь как-то рано утром зашел в детскую и был крайне удивлен, что оба его отпрыска уже не спят, а вовсю рубятся на «Бородинском поле» из одеяла.
За три недели Саша многого добилась. В доме с ней считались, с нянькой они пили чай по вечерам, и Агафья постепенно поведала гувернантке не только свою долгую жизнь, но и рассказала то, как подрастал в этом доме Кирилл Адашев, великий озорник и всеобщий любимец. Потом на долгие годы он уехал в Петербург, учился в кадетском морском корпусе. Блестящим красавцем-офицером вернулся в имение, женился на одной из самых красивых и богатых невест губернии, но что-то не сложилось у молодых, князь опять надолго уехал, а княгиня, хотя и родила ему сыновей, все сохла да сохла и вскорости умерла.
У старухи слезились глаза, она беспрестанно вытирала их платком, вспоминая те страшные дни, когда тяжелораненого князя привезли в имение и она его кормила с ложки, день и ночь молилась за здоровье, втайне от докторов шептала заговоры и прикладывала к ранам мази и настои трав, которые помогли ее Кирюше больше, чем порошки и микстуры...
Прижавшись лбом к холодному стеклу, Саша вспоминала теплый взгляд карих глаз, обращенный на мальчишек, няньку, Павла Верменича, но только не на нее. При встречах Кирилл Адашев всегда держался сухо и учтиво, а если и позволял себе улыбку, то самую легкую, почти незаметную, но и ее Саша научилась угадывать по легкому подрагиванию губ и едва заметным лучикам морщинок у глаз. Но это бывало так редко! Она по пальцам одной руки могла пересчитать случаи, когда во время их разговора в глазах князя загорался слабый огонек интереса или одобрения.
Тяжело вздохнув, девушка отошла от окна. Тоска подтачивала не только силы, но и надежду на изменения в их отношениях. Она попалась в собственную ловушку. Еще месяц-полтора, а потом ей все равно предстоит возвращение домой, подготовка к весенним работам. К тому же Саша соскучилась по отцу и остальным домашним. Как же быть с возникшей вдруг привязанностью к мальчикам, к добрейшей Агафье, к старому парку и заснеженным просторам? Воображение рисовало прекрасные летние пейзажи, которые ей не суждено было увидеть, широкая водная гладь позволяла построить здесь легкую яхту и ходить под парусом, слушать, как легкие волны бьются о днище, как кричат маленькие озерные чайки, и следить за полетом ласточек-береговушек... Белые перья облаков так же невесомы, как и тополиный пух, что застрял в волосах ее любимого. Саша поднимается на цыпочки, обнимает его за шею, пытается сдуть пушинки, но Кирилл хохочет, и она падает в его объятия. Их губы сливаются в поцелуе, от нежности и любви к этому большому, сильному человеку у нее выступают слезы... и она вновь одна в своей комнате, а сладкий мираж рассеивается.
Саша прячется в теплую мягкую шаль, стараясь забыть ощущение жара, исходившее от его ладоней, жадные губы и шальной взгляд, по-мальчишески дерзкий и по-мужски настойчивый. Не стоит даже мечтать, что она сумеет занять в его сердце хотя бы крошечное местечко. Со дня на день в доме появится великолепная Полина Дизендорф, и, как поговаривают слуги, князь сделает ей официальное предложение. И тогда мадемуазель Александра навсегда покинет усадьбу и никто в мире, кроме Серафимы да еще, пожалуй, Екатерины, не узнает, на какой опрометчивый поступок решилась графиня Волоцкая из-за безответной любви к Кириллу Адашеву. Она вернется в свое имение и до скончания дней будет тосковать по его прикосновениям, по звукам голоса и улыбке, по сильным объятиям, которые она единожды испытала, и по поцелуям, которые никогда испытать не придется!..
Неясный шум внизу и быстрый топоток по коридору заставили Сашу подняться с кресла и прислушаться. Дверь распахнулась, на пороге появилась запыхавшаяся, испуганная Серафима:
– Ой, барышня, скорее! С князем несчастье! Только что Верменич его привез! А кровищи-то, кровищи!
– Господи! Как это случилось? – побледнела Саша, ухватившись за спинку кресла.
– Ничего не знаю, барышня! Верменич сам не свой, тоже весь в крови, а баронесса в обморок упала!
– О, Боже, выходит, и эта мадам здесь появилась!
– Да, только что приехала. С ней этот хлюст Кирдягин, а вас нянька просила срочно спуститься и помочь им!
Саша последних слов уже не слышала: добежав до лестницы на второй этаж, крикнула:
– Захвати мой саквояж и белый чепец! – Сама, как была простоволосая, в легком муслиновом платье, спустилась на первый этаж. Две перепуганные служанки затирали на полу вестибюля пятна крови и на ее молчаливый вопрос указали на комнату, в которой обычно визитеры ожидали приема у князя.
Саша рывком распахнула дверь и, на ходу засучивая рукава, довольно бесцеремонно растолкала людей, столпившихся над раненым. Князь лежал на полу, наспех сделанная головная повязка пропиталась кровью, Саше показалось, что Кирилл уже не дышит. Отчаяние на миг перехватило ей дыхание, прильнув ухом к мужской груди, девушка услышала едва различимые удары сердца. Приложив пальцы к шейной артерии, почувствовала, что пульс почти не прощупывается. Тяжелое дыхание людей, их испуганные глаза, торопливый шепоток мешали ей сосредоточиться, с яростью взглянув на Верменича, графиня прошипела:
– Посторонних отсюда вон! – Заметив протискивающуюся к ней Серафиму, повторила громко и твердо: – Всех, кроме вас и Серафимы, прошу незамедлительно покинуть комнату!
Верменич так же, как и Саша, стоявший на коленях у изголовья своего товарища, вскочил, и через минуту в комнате помимо них остались Агафья, баронесса и Кирдягин.
Постаревшая, с залитым слезами лицом Агафья приблизилась к Саше, опустилась на пол, обняла девушку за плечи и вполголоса запричитала:
