Незримые тени - Дея Нира
– Напомню тебе, что это в первую очередь мой фамильный дом. И я имею право распоряжаться им по своему усмотрению. Здесь все принадлежит мне, а ты, если не желаешь мне помочь, то должна хотя бы подчиняться.
Она сбросила его руки и зашипела.
– Я как раз и хочу помочь, но оказалось, что вышла замуж за упрямого идиота.
Его лицо исказилось от гнева. Он сжал огромный кулак. Жена с вызовом смотрела на него, но даже не пошевельнулась, когда он поднес руку к ее лицу в угрожающем жесте. Какое-то время они стояли друг напротив друга, тяжело дыша, но затем где-то недалеко раздался детский голосок. Вера искала мать. Антоний отодвинулся, словно придя в себя, и сделал шаг назад.
– Разговор окончен. Займись детьми.
Что-то надломилось в душе каждого из них. И мысли, что роились в их головах, были безрадостными.
София сказала себе, что все равно поступит по-своему, а там видно будет. Теперь нужно отмыть весь дом, комнату за комнатой, все коридоры, зеркала, мебель, вынести ковры и одежду. В любой момент могли хлынуть затяжные дожди, что помешает уборке.
Решили отправить детей на некоторое время к тете Агате. София готовилась к сопротивлению со стороны Антония, но он неожиданно согласился. Видимо понимал, что так лучше для самих детей.
– Я заложил дом, – сообщил Антоний, когда они с Софией остались наедине. Она скрипнула зубами, но ничего не ответила.
– Дело твое.
Он подошел к ней, взял ее за подбородок двумя пальцами и приподнял. Ее глаза зло блестели. Мужчина ухмыльнулся.
– А ты еще та штучка, да?
Жена дернула головой и отошла в сторону, повернувшись к нему спиной.
– Я понял это еще тогда на скачках, когда ты сжульничала.
София резко дернулась.
– Сжульничала? Ну, нет. Я обставила тебя в честном поединке, а ты вечером прибежал и попросил моей руки, – ехидно добавила она.
Антоний сжал зубы, словно это было ему неприятно. Захотелось стиснуть свои ладони на ее шее. Он вдруг понял, что ужасно устал, и медленно опустился на кровать.
София наблюдала за ним в ожидании словесной баталии, но муж не был готов ее продолжать. Она присела рядом, и тон ее изменился, став умиротворяющим.
– Прости, мой милый. Знаю, что ты жутко расстроен. Поверь, я тоже. Мне не спится ночами, бывает страшно: все слышу предсмертные хрипы лошадей. Умоляю, не будем пререкаться.
Ласковые слова обездвижили его. В какое-то мгновение из несносной девчонки она превратилась в мудрую женщину. У Антония не хватило сил обдумывать ее перемены настроения.
Она склонилась над ним, и ему впервые подумалось, что он почти не знает ее, вопреки связавшим их годам брака и детям, которых она ему родила. Выражение ее лица менялось, словно в глубине скрывалось несколько женщин, и все они по очереди пристально смотрели ему в глаза, гипнотизируя его.
Антоний решил, что последние события слишком тяжело отразились на его состоянии, и теперь ему мерещится всякое. На что только не способна причудливая игра теней на прекрасном женском лице.
Она легонько коснулась его щеки губами, опаляя жаром своего тела.
– Мы ведь возьмем немного денег у моей семьи, любимый?
Он хотел что-то сказать, но не мог отвести глаз от ее проникающего взора, который удерживал его, словно прочный канат. Антоний судорожно сглотнул. София усилила нажим, куснув его за губу. Взгляд она по-прежнему не отводила.
– Ну, так что? Ты ведь знаешь, что я права и мне лишь хочется помочь. Ты согласен?
Его воля слабела. Эта женщина с горящим взглядом была головокружительно хороша и желанна. Более он не мог ей сопротивляться.
– Только на время, София.
Она пощадила его гордость, с трудом скрывая усмешку.
– Ну, разумеется. Как скажешь, дорогой.
Теперь, когда решился вопрос с деньгами и можно было заново отстроить конюшни, купить новых лошадей, София на время успокоилась.
Дом и семья значили слишком много для нее, она не могла и не хотела допустить, что привычный ей мир рушится. Ей было важно чувствовать, что она имеет отношение к установленному порядку и отвечает за него.
Конюшни успели поставить ровно к первому снегу, который белой пеленой укрыл еще зеленую траву, полуголые деревья и крыши. К спасенным лошадям весной прибавятся еще. Антоний решил на этот раз не рисковать, потому конюшни, хотя и обошлись дорого, построили каменными, а также хорошенько утеплили.
Какое-то неведомое чувство поселилось глубоко в нем.
Оно зародилось совершенно внезапно, и он даже не сразу заметил признаков этих изменений. Только знал, что это как-то связано с его женой.
Антоний все еще любил ее, но теперь ему все меньше хотелось обнимать Софию. То, что привлекло его когда-то, теперь отталкивало. Ее красота начала тяготить его, словно тяжкое бремя.
Такие мысли сначала вызвали у него недоумение. Он спрашивал себя, почему женился на ней и как так вышло, что он, не желавший связывать себя узами брака, попал под ее чары. Потом злился, вспоминая, что завел с ней троих детей и что раньше хотел еще больше.
Он ведь представлял когда-то, как они состарятся вместе в окружении детей и внуков, что ферма станет большой и богатой, земли – плодородными. Рядом вырастет еще один или два дома, в которых станут жить их потомки. Их усадьба, и они сами, прочно прирастут к этой земле и ничто не сдвинет их отсюда.
Но куда подевались все мечты?
Нет, он любил детей и готов был сделать для них все. Но любит ли он женщину, живущую рядом?
Он стал чаще присматриваться к ней. Его взгляд скользил по ее груди, талии, линии шуршащего платья. То, как она поводила плечами, как разговаривала, как отбрасывала тяжелые волосы на спину. В ней все казалось идеальным.
Пожалуй, слишком!
А как она порой воздействовала на него, вызывало тайный страх. В ней чувствовалось нечто глубинное и потустороннее, хотя Антоний вовсе не считал себя мистически настроенным или религиозным. Всякий раз, когда ей удавалось решить все по-своему, любым способом, он ненавидел ее. Помнил свое негодование в тот день, когда она выиграла скачки. Ее поведение выбило его из колеи и заставило изменить самому себе.
«Вот оно что, – думалось ему. – Я захлебнулся в ней. Она сделала все, как хотела. А кем остался я?».
София, впрочем, не догадывалась, какие мысли бродят в голове ее мужа. Она прощала его задумчивую хмурость, полагая, что он все еще вспоминает сгоревшие конюшни. Кроме того, оставался непогашенный залог. С ним Антоний обещал разобраться к лету.
Пребывая в тисках собственного недоумения, Антоний неоднократно возвращался к вопросу, любит ли он свою жену.
Осмысление этого факта заняло у него около года, за который он пришел к выводу, что София, оказывается, вынудила его жениться на себе.
Если бы она дала ему больше времени, он не испытывал бы
