Муж беспорочный - Марина Александровна Шалина
Глава 24
Недолго тебе удастся править спокойно, если ты будешь прислушиваться к просьбам о пощаде.
Ярл Эрлинг[110].
Начало войны было ознаменовано операцией, вошедшей в историю как «охота на волков». Белозерский воевода Ратибор Нежданович, в нарушение приказа, не пошел на соединение с князем, а бросил собранные полки на подавление мятежа Бирючей. Незаурядный полководец, не уступавший Ростиславу, а, возможно, и превосходящий его, Ратибор сумел искусным маневром взять главные силы мятежников в клещи, что, при численном перевесе, обеспечило ему победу. Битва, тем не менее, была «зла и люта». Зная крутой нрав воеводы, воины из рода Бирючей сражались до последнего, предпочитая смерть плену, и почти все пали в той сече. Ратибор, не обладая великодушием и дальновидностью своего князя, немногих захваченных мятежников развесил по ближайшим дубам, а Волчье Логово спалил дотла. Тем самым он обрек уцелевших Бирючей на кровную вражду не только с родом Беровых, но и с родом Еленевых[111], к которому принадлежал он сам, что лет через десять-пятнадцать неминуемо должно было привести к новой усобице. Но, как бы то ни было, на данный момент опасность прорыва ростовчан с восточной границы была устранена.
Тем временем с запада мятежные Сычевы смогли соединиться с ростовским войском, отжимая Ростислава все дальше от границы… и все ближе к Белозерску. Маневр этот был весьма рискованным — со дня на день должен был подойти второй новгородский полк, и тогда уже Глеб оказался бы зажатым с двух сторон. Именно потому Ростовчанин так спешил добраться до столицы, не давая своим воям ни дня передышки, бросая в сечу все новые и новые сотни, стягивая их отовсюду, в том числе и от Белокрепости.
Белокрепость держалась. Несмотря на неравенство сил, так и не сокращающееся, поскольку ряды защитников крепости редели от штурма к штурму. Впрочем, крепость почиталась неприступной, а пищи, воды, стрел и иного воинского припаса было достаточно.
Сначала дожди, а затем снег не позволяли осаждающим запалить стены, что уже было немало.
Белокрепость держалась и не думала о сдаче, хотя люди уже были утомлены почти до предела. Что это были за люди! Рядом, плечом к плечу стояли и опоясанные кмети, и простые горожане… Напрашивается банальнейшая из банальных фраза наподобие «невинные жертвы княжеских котор»[112], но нет, это было бы несправедливо. Все это будет позже, лет через двести-триста, когда Русь станет старше (а народы стареют, как люди), когда земля сперва объединится, а затем снова распадется на уделы, когда утвердится единая княжеская династия, когда возникнет феодализм, и произойдет еще много разного (читай историю!), что превратит прежних вольных мужей в низшее сословие, которому действительно не будет дела до того, что не поделил один государь с другим. Но не сейчас. Пока еще словенский народ был молод, воинственен и свободолюбив. Пока еще считал дело своего княжества своим кровным делом. И если в один из дней несколько словенских родов не пожелали мириться с самовластьем Глеба Ростовского и назвали своим князем Мстислава — то это было их решение. И если сейчас эти люди и их дети готовы были умереть за независимость своей земли — это была их земля.
И не только в Белокрепости. Там, где Глеб не встречал княжеского войска, он продвигался вперед… оставляя за спиной постоянную угрозу. Прирожденные охотники, бравшиеся за лук едва ли не раньше, чем за ложку, и знавшие каждую тропинку в лесах и болотах — это вам отнюдь не поминки[113], тут скорее пахнет тризной. Партизанская война в лесах, тактика которой практически не изменилась до наших дней, всегда была губительнее открытого сражения.
Линия фронта меж тем приняла вытянутую и причудливо изогнутую форму. Самое время для решающего прорыва. Если Белокрепость продержится еще немного. Если Ратибор сумеет быстро подавить мятеж и перекинуть на закат[114] достаточное войско (Ростислав не получил еще вести об итоге «охоты на волков»). Если вовремя подойдет второй новгородский полк. Если сбудутся все эти «если», белозерцам удастся разорвать ростовское войско надвое, и тогда… Очевидно, тогда победа останется за ними. Во всяком случае, таков был замысел Ростислава.
Поэтому, несмотря на нетерпение Остромира, кричавшего «вперед!», Ростислав упорно держал занятый рубеж, не отступая ни на шаг, но и не пытаясь продвинуться. Сейчас, пытаясь наступать, легко можно было оказаться в окружении. Итак, война приобрела странный характер: несмотря на ежедневные стычки, время от времени ростовчанам удавалось оттеснить белозерцев на версту, но назавтра последние снова возвращали утраченные позиции. При этом сам Глеб, с упорством, достойным лучшего применения, торчал под стенами Белокрепости, и дополнительных сил подтянуть уже не мог. В те редкие дни, когда наступало затишье, самые удалые из белозерских молодцов, предводительствуемые Некрасом Кузнецовым, гарцевали перед вражеским станом, выкрикивая всякие обидности, например: «Эй, Глебушка, заходи на огонек, Чугунную Лапу переплавим на ночной горшок!» — и всегда успевали исчезнуть прежде, чем ростовчане отворят тулы.
И вот в один прекрасный день… Что-то слишком много становилось повторений. Стояла лунная ночь; бойцы спали, утомленные кровавой сечей, кроме часовых да тех несчастных, кто, страдая от ран, не мог сомкнуть глаз. Князь Ростислав едва смежил веки в златотканом своем шатре… Да нет, в действительности и шатер был обыкновенный, полотняный, и Ростислав дрых без задних ног, и разбудили его дикие вопли на улице.
— Неможно! — твердил дружинник, стоявший в эту ночь на страже у шатра.
— Мне — нужно! — возмущался в ответ женский голос, который Ростислав узнал бы из тысячи. — Изволь немедленно доложить, иначе я войду сама!
— Князь отдыхает!
— Ничего, успеет отдохнуть! А если ты, кметь, сей же час не разбудишь князя, и я не сообщу ему того, что должна сообщить, до конца своих дней ты будешь служить на заставе богатырской, где соседями твоими будут одни ошкуи[115]!
— Князь почивает!
— Уже нет, — хмыкнул Ростислав, выходя из шатра.
Да, уж слишком много повторений. Как год назад в Светыни, Милана раскраснелась от бешеной скачки, черные очи ее пылали недобрым огнем, и в них читалась решимость прорубаться сквозь целое войско.
— Входи, — Ростислав приподнял матерчатый полог, пропуская нежданную гостью и отчего-то не решаясь расспрашивать.
Милана бережно опустила на походное ложе свою ношу, откинула бесчисленные пуховые
