Поездом к океану (СИ) - Светлая Марина

— Особенное, — неожиданно согласился генерал. — И муж ее был особенным человеком. Я так восхищался его умом… Аньес его стоит, поверьте.

Чего стоит Аньес, Юберу можно было и не рассказывать. Он и без того слишком хорошо с этим знаком. Потому лишь молча кивнул и придвинул к себе бумагу. Ну что же? Как там говорил Ноэль? Счет сравняется в июле? В его отношении — совершенно неизвестно, что будет в июле, а прямо сейчас Аньес опять ведет.

И дело придется доставать из архива. И думать о том, что теперь ближайшие месяцы она будет торчать в форте, прямо у него под боком. Дурная упрямая баба!

Анри опустил перо в чернильницу, черкнул резолюцию и оставил свою подпись. Прошелся по бумаге пресс-бюваром, после чего продемонстрировал генералу.

С этим делом было покончено. Еще бы дом и пекарню в Лионе продать, когда наступит март. В конце концов, теперь он знает, где продают лучшие бриоши в Париже.

Форт д'Иври, май 1949

Дождь лил такой силы, что даже одного вида из окна хватало, чтобы начать поеживаться.

Холодно. Чертовски холодно. Зуб на зуб не попадает. На этом мрачном и сером административном первом этаже, наверное, и летом тепло не будет, а ведь уже май. Впрочем, летом, если все будет складываться так, как ей бы того хотелось, она позабудет о европейском климате на ближайшие годы. О, как бы ей хотелось этого!

Сильнее всего на свете.

Не стоять вот так у кабинета капитана Бергмана, ожидая, когда ее впустят, чтобы она ответила на несколько вопросов, сути которых сам Бергман едва ли понимает в полной мере. Ей оставалось несколько дней до назначения. Они же и были самыми изнуряющими в процессе подготовки — ей так казалось. Может быть, разумеется, только казалось.

Но, господи, какой же отчаянный дождь! Стучит и стучит по стеклу до звона в ушах. Никакой тренч не спасет, а она будет похожа на мокрую облезлую кошку, едва выберется во двор, чтобы добежать до казармы. Аньес ведь казалось, что ей идет форма, даже щеголяла ею, прекрасно сознавая, как сворачивают ей вслед шеи мужчины вокруг. Но дождь всех людей делает одинаковыми. Может быть, кто-то из них и подержал бы над ее головой зонтик, если бы тот имелся хоть у одного из них.

— Аньес, вы следующая, — раздался голос совсем возле нее. Она качнулась в сторону, не желая совсем уж отрываться от окна, словно бы что-то удерживало ее взгляд. И понимала, что именно. Не могла не понять. Там, посреди черно-белого, одинаково серого, как на большинстве ее снимков, затопленного водой мира, показался Лионец, выйдя на крыльцо у главного входа, но оставшись под козырьком. Он рылся в карманах пальто, потом ожидаемо достал сигареты и зажигалку. Она прилепилась намертво к подоконнику, вцепившись в него ледяными, чуть влажными пальцами. Даже если ее сейчас позовут, не пойдет.

— Я знаю, Кольвен, спасибо, — блекло ответила Аньес.

Жиль Кольвен был ее собственным «выкормышем». Ни черта не умел, все мечты сожрали годы войны, но зато имел большое желание учиться и поразительный талант писать. Мог бы стать новым Сартром. С ним она возилась ночами, чтобы сейчас он взволнованно торчал под дверью Бергмана, который и половины того не знал о фотографии, что известно Аньес де Брольи.

Юбер закурил и поднял глаза к небу. Да, Лионец, да, погода нынче — как раз для прогулок. Будто весна — не весна. Должна бы трава зеленым раскрашивать форт в форме звезды, а забивает все жидкая грязь.

Аньес почти вжалась лицом в стекло, жадно выхватывая в облике подполковника все, что только успеет за эти мгновения. Они почти не виделись, а когда случайно их глаза находили друг друга, он лишь ненадолго застывал, чуть заметно хмурился, и она с уверенностью сказала бы теперь, что ему плевать, если бы не поспешность, с которой он проходил мимо.

И как снова заговорить с ним Аньес не знала, потому что он уже ее осудил. Как и тогда, когда шел к маяку, не забредая в их дом, в котором она ждала его. Ждала, уверенная, что совсем уже ничего не ждет. Оказывается, невозможно противиться жизни, когда та буйными побегами лезет сквозь пепел к свету. В ее случае свет оказался обманчив.

Нет, Аньес никого не винила. Разве только самую малость — себя. Потому что переступить через этого человека она смогла, а через собственные убеждения — нет. Потому что любовью жертвовать проще, чем верой. А может быть, потому что она до черта боялась: вдруг это все настоящее, и тогда опять, как в юности, стать уязвимой от чувства к человеку гораздо мужественнее ее самой — невыносимо.

К крыльцу подогнали автомобиль. Лионец всегда уезжал из форта служебной машиной. И иногда ей казалось, что вся эта жизнь идет ему куда больше, чем кому бы то ни было, потому что он заслужил ее каждой каплей пролитой крови. Собственной крови. В нем всего было слишком много, чтобы оставаться заурядностью. И это его она когда-то считала недалеким мужланом?

Дурочка!

Влюбленная дурочка, чей мужчина уходит в дождь.

— Капрал Кольвен, рядовой де Брольи! К лейтенанту Дьену за документами!

Аньес подняла голову и широко улыбнулась. Точно так же широко улыбался и Жиль, чей взгляд она поймала среди десятка других в аудитории. Собственно, ничего внезапного не произошло. Она ожидала этого вызова каждый день с тех пор, как подписала контракт, и это должно стать итогом трехмесячного прохождения подготовки в КСВС.

Здесь ее звали «рядовой де Брольи» и единственное послабление, которое было сделано ей ввиду того, что она женщина, — это койка в отдельном от мужчин помещении, которое она разделила еще с двумя служащими гарнизона в Иври-сюр-Сен. Первая из них работала на кухне, вторая, как и Аньес, пришла добровольцем и пока ждала назначения.

В остальном же ей спуску не давали и спрашивали с нее наравне с остальными. А может быть, даже и больше, учитывая, что гоняли куда чаще прочих. С чего такие преференции и гадать не стоило, но в детали она не вдавалась. Не позволяла себе, потому что неизбежно испытывала смесь злости и вины. Сумасшедшая смесь! Нацеленная на результат, Аньес предпочитала довольствоваться тем, что вообще сюда попала. Шансы, откровенно говоря, были призрачными, несмотря на всю ее решимость и устремленность.

Для чего над ней измывались, заставляя часами потеть на плацу, на стрельбище, в учебных аудиториях, она понимала тоже.

Выдавить.

Подполковник Анри Юбер хотел выдавить ее отсюда. Виной ли тому недоверие, уязвленная гордость или, как он однажды пытался показать, переживания о ее персоне, Аньес не задумывалась. Ей нужно было всего лишь удержаться наплаву эти три месяца. Потому никакой жалости к себе не позволяла.

Схватка характеров, вот как это называется. И пускай Юбер ни разу, ни единого разу не показался, она прекрасно понимала, кто стоит за ее мытарствами.

А ведь она полагала, что достаточно подготовлена к тому, что ее ожидает. И помимо немалой силы духа, имела хорошую физическую подготовку и была неплохим стрелком. Первое — результат стараний Марселя, который сам любил бокс, а ее убеждал ежедневно делать гимнастические упражнения, пока она не привыкла и не ввела в правило. Второе — Прево заставлял. Когда Аньес вернулась в Ренн, именно он учил ее стрелять и ухаживать за оружием. «Пригодиться может все что угодно, никогда нельзя отказываться от того, что дает тебе жизнь. И если она дала войну — надо и из этого извлечь уроки», — говорил отчим, но они оба понимали, что в действительности он готовился. Готовился к тому, что однажды некому станет защищать ее и ее мать. Ну а что до силы духа… к ней Аньес подвела сама жизнь. Вся жизнь, кроме детства и юности, представлявшая из себя одно сплошное испытание.

И когда де Брольи бегала по плацу в полной экипировке с винтовкой в руках, а подполковник Юбер, которого здесь называли не иначе как «командиром из Вьетбака», пересекал двор по направлению от машины или к машине, ей отчаянно хотелось выкрикнуть ему вслед: «Эй, Лионец! Я здесь! Посмотри на меня!»