Лариса Шкатула - Дар юной княжны
— Ну и слава богу, — успокоил его Аренский, — значит, рано ещё вам о смерти думать, недаром же судьба послала нас на выручку.
Все помолчали. Тачанка подпрыгнула на ухабе, и Зацепин болезненно крякнул. Сдерживая стон, он вдруг сказал:
— Александр Трофимович Овчаренко…
Ольга вздрогнула.
— Что с вами, Вадим?
— Привыкаю к своему новому имени.
— Наталья Сергеевна Соловьева, — медленно, как ученица начальной школы, выговорила Ольга.
— Это, Оленька, не повод для шуток, — рассердился директор труппы, он же силовой акробат. — Если нам до сих пор везло, вовсе не значит, что нашими легендами не придется пользоваться. Все, как говорится, под богом ходим! Может, эти документы вам жизнь спасут. Впрочем, аристократы всегда вели себя легкомысленно. Вон и власть проморгали: рабочие и крестьяне проворнее оказались. Упустили от века свое, поручик!
— Ну, это пока неизвестно. Идут бои…
— Известно, батенька, известно! В конце концов они все равно победят. Что вы хотите, весь народ поднялся!
— Вы сказали: они. К кому же вы себя причисляете?
— К славному племени бродячих артистов.
Аренский улыбнулся.
— Я уже говорил своим товарищам: искусство — внеклассово. Взять хотя бы нашу столь причудливо сложившуюся труппу: Оленька — княжна, Герасим мещанин, Катерина — крестьянка. А мы с Алькой просто — циркачи. От роду.
— Нет, милейший, тут у вас явная прореха: почему это циркач неизвестно кто? Передергиваете, каждый имеет свое происхождение.
— Да ни к чему нам оно! Это в обычной жизни нужно происхождение, для торжества социального неравенства. Повесил на всех таблички, как в музее, и дальше своей черты следовать не моги. А в цирке вы будете таким, как все, циркачом!
— Хорошо, я согласен. Вот только мать проведаю, и можете мной располагать.
— Иронизируете?
— Отнюдь. Новая власть, верно, создаст свою армию, старые кадровые офицеры ей вряд ли понадобятся. Остается одна дорога — в цирк!
— Зря вы так: кто бы к власти ни пришел, рано или поздно уйдет, а цирк будет жить и при тех, и при других. Как говорится, аре лонга, вита брэвис.
— Искусство долговечно, а жизнь коротка. Неужели все циркачи знают латынь?
— Ладно, смейтесь! Только я ведь год на юридическом отучился. И не последним студентом был, ей-богу!
— Чего ж бросили?
— Мама от нас ушла, — сказал вдруг притихший Алька, — а я маленьким был.
Повисло неловкое молчание.
— Вы, Наталья Сергеевна, сами откуда будете? — копируя мещанский говорок, спросил поручик. Когда он сидел вот так, привалившись к боку Ольги, исходящее от неё тепло или что-то неуловимое заставляло его забыть о больных ребрах и избитом теле и будто вливало новые силы в его кровь.
— Не знаю. Интернатовские мы. Подкидыш.
— А та бель энконю [21], что перевязывала раны солдату?
— Она тоже из Петербурга, как и вы.
— И мы до сих пор не встретились?
— Уже встретились, — вздохнула Ольга.
— Да-а, — растерянно протянул поручик. — Что же нам теперь делать?
— Жить, — резко отрубил Аренский, словно Зацепин спросил что-то неприличное.
Ох уж эти аристократы! Вечно они носятся с вопросами: то — что делать, то — быть или не быть? Да если б он, Василий, без конца задавал эти вопросы, вместо того чтобы действовать, он и Альку бы не выходил, и сам в петлю слазил.
Весна двигалась быстрее, чем тачанка. Будто по мановению волшебной палочки стремительно таяли сугробы. Еще вчера раскисшая дорога сегодня подсохла, и колеса уже не вязли в колее, а весело постукивали.
Солнце припекало. Ольга расстегнула верхнюю пуговицу кацавейки, а Герасим полушубок просто накинул на плечи. Солнце и прижавшаяся к плечу Катерина разморили его. Он даже не подстегивал лошадей, они бодро трусили сами. Казалось, войны нет и в помине, а они просто едут домой после работы, и ничто уже не нарушит мерного ритма езды.
Но вот тачанка въехала в лес, и картина резко изменилась. Вместо чистого весеннего воздуха пахнуло гарью и запахом разложения, приторным, сладковатым. Совсем недалеко от дороги в неестественной позе лежал труп красноармейца: от удара саблей его голова упала на плечо, а над кровавой раной вовсю роились мухи. Чуть поодаль, точно споткнувшись, завалился на поваленный взрывом ствол дерева "доброволец" в черной полевой форме. Пуля прервала его бег, и рот убитого все ещё был открыт в беззвучном крике.
Ольга с Катериной испуганно оглядывались по сторонам. Мужчины напряженно замолкли. Даже беспечный, как весенняя пичуга, Алька притих и тревожно заглядывал в глаза взрослых. Лошади сбавили шаг и едва тащились, вовсю понукаемые Герасимом.
"Господи, — мысленно вопрошала Ольга, — что же это — они до одного перебили друг друга, и некому по-христиански похоронить мертвых?!"
— Дела-а, — негромко произнес поручик, — кажется, бились до последнего патрона.
Лес, казавшийся им поначалу небольшим, похоже, и не думал заканчиваться. Наоборот, деревья становились все гуще и толще, дорога все сырее. Уже кое-где виднелись остатки сугробов: видно было, что солнце пробивается сюда с трудом.
— Может, мы не туда свернули? — высказал предположение Аренский. Судя по всему, эта дорога никак не может вести к жилью, а в дремучей чаще нам делать нечего.
— Из всех других она была самой накатанной, — слабо возразил Герасим, сам начиная сомневаться в правильности выбранного пути.
Прошло около суток с той поры, как они отъехали от Смоленки. Переночевали без происшествий, остановившись у небольшой прозрачной речушки. Густой, хотя ещё не зазеленевший кустарник, нависший над водой берег удачно скрывали их временное пристанище. Дым от костра ветром уносило за реку. Катерина сварила удивительно вкусные щи из двух свиных ножек, полученных в качестве оплаты представления. и молодых листочков крапивы, пробившихся в неглубоком теплом овражке. Остатками щей позавтракали утром, а обед прошел всухую, на колесах: Василий выдал всем по куску сала с хлебом и по вареному яйцу. Запили водой из фляжки.
А лес все не кончался. Солнце стремительно закатывалось, деревья будто надвигались на путников, и отовсюду резко потянуло сыростью и холодом. Ольга набросила платок, а поручик украдкой придвинулся к девушке: ему казалось, она мерзнет, но обнять её и прижать к себе он не решался.
Между тем стемнело. Лошади плелись по дороге; люди уже не подгоняли их, полностью доверившись чутью животных.
Но вот — о, чудо! — впереди блеснул свет, и путешественники ожили, тачанка покатилась быстрей: теперь казалось неважным, кто там, впереди, развел костер?
