Элинор Смит - Неблагоразумная леди
Найтон вскоре откланялся, а Даммлер, внешне немного успокоившийся, но все еще внутренне кипевший, заявил:
— Ваш дружок сбежал. Вы что, предупредили Севилью, что я собираюсь вызвать его?
— Напрасно думаете, что он вас испугался, — с негодованием ответила Пруденс. — Я получила от него записку. Вы найдете его в Лондоне, если хотите сделать из себя дурака и испортить мою репутацию.
— И вы еще говорите о репутации!
— А вы считаете, что, если вызовете на дуэль мистера Севилью, тем самым не подтвердите, что у меня с ним была предосудительная связь?
Эта мысль уже приходила в голову Даммлеру, и он пожалел о своей несдержанности, но, бросив вызов Севилье, уже не мог пойти на попятную. К тому же его подозрения еще не развеялись.
— Не обязательно упоминать имена. А если кто что и заподозрит, так Севилье это будет уроком, чтобы он к вам не приближался и не делал двусмысленных предложений.
— К вашему сведению, лорд Даммлер, предложение Севильи было не того рода, что вы думаете. Смотрите сами, — Она передала ему записку. — Он недвусмысленно пишет, что, хотя я и отказалась быть его женой, он льстит себя надеждой, что мы останемся друзьями. Думаю, тут он прав.
Даммлер прочитал записку и почувствовал себя последним дураком. Это все Хетти с ее глупыми домыслами; это она все на свете перепутала.
— Это не оправдывает тот факт, что он был здесь вчера ночью, — пробормотал Даммлер, пытаясь выпутаться из этого глупого положения.
— Что касается вчерашнего, то я предпочла бы не говорить об этом. А сейчас мне надо к маме.
— Как она? Ей лучше? С ней будет все в порядке?
— Однако повышенные голоса в смежной комнате ей не на пользу.
— Ах, простите меня, Пруденс. Это я во всем виноват. Я ошибался.
— Подобные ошибки свойственны тем, кто судит других по своим меркам, — холодно заметила Пруденс. — Когда в голове нет ничего, кроме распутства, не мудрено, что и другим приписывают то же.
Даммлер не знал, как ему быть. Он хотел как-то оправдаться и не знал, как это сделать, а уйти, оставив Пруденс в таком настроении, тоже не мог.
— Так вы едете в Бат?
— Через пару дней.
— Я готов остаться здесь с вами, чтобы помочь.
— Ах, как благородно! Но я предпочла бы обойтись без таких компрометирующих спутников, чтобы пережить мой отказ от предложения со стороны достойного человека.
Даммлер насупился, но смолчал.
— Я хотел оказать вам услугу, — только и сказал он.
— Боюсь, это медвежья услуга, — бросила Пруденс.
— В таком случае мне лучше удалиться, — наконец не выдержал Даммлер. — Желаю вам всего лучшего, мэм!
Пруденс молча кивнула, и он вышел. Она вспомнила, что так и не спросила его, какими ветрами его занесло сюда. И почему он так взбесился, застав ее с Севильей? Ведь он вел себя как мальчишка, ревнивый, несдержанный мальчишка. А с чего такая ревность, если он в грош ее не ставит? Да она и сама недалеко от него ушла — ревновала к леди Малверн и всем его интрижкам. Пруденс не могла сказать, кто из них вел себя глупее, хотя для отчаяния причин не было. До него явно начинает доходить, что он любит ее больше, чем сестру.
Итак, они с матерью остались одни, и, несмотря на услужливость персонала отеля, два дня до отъезда в Бат тянулись как неделя. Три случая отравления пищей попали в местную прессу. Некоторый интерес вызвало сообщение о пребывании в гостинице знаменитого доктора Найтона; почти сенсацией была заметка в выходящем в Бате журнале о том, что и лорд Даммлер, одно упоминание о котором всегда вызывало ажиотаж, приезжал туда же, чтобы повидаться с какой-то молодой писательницей. Газетчики отыскали эту писательницу в «Джордже», взяли у нее короткое интервью, в котором она сообщила, что едет в Бат и что работает над новой книгой. Интервью было опубликовано в Бате и вызвало всеобщий интерес.
Знаменитости в Бате бывали не так часто, так что даже звезды не первой величины становились событием. Любопытство публики было подхлестнуто упоминанием о письме принца Уэльского к Пруденс, в котором он тепло высказывался о ее творчестве и приглашал в Карлтон-Хаус по возвращении в Лондон. В итоге через несколько дней пребывания в Бате ее лично посетил мистер Кинг и пригласил расписаться в книге почетных гостей в зале для питья вод, а также посетить местные собрания. Не прошла и неделя, как Пруденс стала местной знаменитостью. Когда они с матерью каждое утро приходили в зал для питья вод, это вызывало всеобщее оживление. Книги ее были выставлены в витринах книжных лавок, а затем в окне местной библиотеки появился и ее портрет; на нем она была изображена в окружении многочисленных почитателей в тот момент, когда расписывалась в книге почетных гостей.
Пруденс была слишком занята, чтобы писать обо всем этом дядюшке Кларенсу, но живо представляла себе, как он радовался бы. Впрочем, было кому сообщить о ее светских успехах и кроме нее. Миссис Маллоу, которая часто оставалась дома, когда Пруденс посещала невинные светские развлечения, не требующие обязательного сопровождения, не забывала извещать брата о новых успехах дочери и прилагала к письмам вырезки из газет.
Когда эти известия достигли Лондона, Кларенс решил, что нельзя упускать такие возможности, и выехал в своем экипаже, наняв дополнительную пару лошадей, желая прибыть в Бат во всем великолепии и не уронить честь племянницы в глазах публики. Он так торопился, что даже не забежал перед отъездом к миссис Херинг и сэру Алфреду, чтобы сообщить им о своей поездке.
— Значит, Пруденс, о тебе весь Бат говорит. Ах ты, шалунья! — с восторгом приветствовал он ее. На ее челе он узрел сияние письма из Карлтон-Хаус, а в ее очах — портрет в витрине. — Ты совсем вознеслась, — добавил он. — Скоро не станешь узнавать родного дядю. Это же надо — за столько дней ни единой строчки! Ну конечно, дела, дела. Мне ли этого не знать? У меня и у самого вечно дел по горло. Все мы заняты. Я написал всех Чилтернов, но из-за этих дел всего раз побывал на натуре в Ричмонд-парке.
— Что делается в Лондоне, дядюшка? — поинтересовалась Пруденс, мыслями улетая в Лондон, где, как она полагала, был сейчас Даммлер, хотя от него самого вестей не было.
— Все горят желанием послушать о твоих успехах. Меня целыми днями одолевали визитеры с поздравлениями.
Пруденс интерпретировала его слова как то, что он целыми днями бегал по знакомым и рассказывал о ней, и слабо улыбнулась.
— Так ты, Уилма, отравилась устрицами? — пожурил Кларенс сестру. — Я вот никогда не ем устриц. Нормальный человек такую гадость есть не станет. Это чайки пусть их едят, а на моем столе им не место. От одного их вида с души воротит. Но Найтон тебя спас. Как разумно было, Пру, послать за ним в Лондон.
